Как‑то ее приятель Рагнар Красавчик узрел в таком зеркале церемонию в египетском храме. Причем по его рассказам выходило, что это не нынешнее время, а какая‑то седая древность. Жрецы поминали царя Скорпиона и нетеру, говорили о скором прилете птицы Бену. А еще на церемонии творилось непонятное волшебство, читались заклинания из древних свитков, из сундуков вынимались некие, судя по всему, волшебные предметы…
Заинтересовавшись, Рагнар решил было подсмотреть, что именно за чародейство творят жители Черной Земли, и даже попытался приблизить изображение. И тогда старший из жрецов, что‑то почуяв, резко взмахнул рукой, после чего зеркало буквально взорвалось градом металлического крошева. К счастью, глаза любопытному ученику не задело, но с тех пор звали его уже не Рагнар Красавчик, а Рагнар Рябой.
Помнится, наставники тогда пару дней ходили хмурые и встревоженные, а за ее невинный вопрос, неужели можно нанести удар из прошлого, Файервинд на десять дней отправилась в карцер на хлеб и воду…
Однако никаких мрачных тайн талисман сейчас не показывал. Более того, он не хотел показывать ничего.
Магичка уже решила было перенести сеанс на завтра и потянулась за яблоком, чтобы чуток освежиться (как всегда, занятия волшебством отобрали у нее частицу Силы), как вдруг яблоко завертелось, покатилось по кромке блюда… И на поверхности зеркальца возникло лицо человека. И это был вовсе не ее Учитель или даже любой другой из Истинных.
Нет, на нее сурово взирал князь Велимир.
– …дабы вера крепка была! – закончил он фразу, буквально пронзая отшатнувшуюся чародейку взором.
– Репка была, – повторило эхо.
Изображение сместилось, и Файрвинд обнаружила, что князь произносит речь в каком‑то обширном сводчатом помещении с простыми белеными стенами перед толпой богато одетых людей.
«Главные палаты, новое здание», – механически отметила она.
Его все никак не могли толком закончить.
Но с какой стати зеркало вообще ей это показало?
– И говорю всем, – продолжал вдохновенно вещать владыка земли Куявской, – не отступлюсь от сего! Ни по воле вашей, ни по воле тем паче неразумных и жалких простолюдинов указов своих не отменю. Ибо нечисть на нашей земле лишь дотоле требовалась, пока мы истинного бога не познали! – Он истово перекрестился. – Теперь же вовсе не нужны нам полевики, домовики, овинники, гуменники да разные прочие мелкие да ничтожные «соседи»! Теперь все у нас будет твориться волей Господней! И всякий, кто станет мешать в деле богоугодном, тот будет иметь дело со мной! – Голос государя вдруг сорвался на фальцет, а посох грянул о каменный пол так, что эхо загремело под сводами. – Будете мешать вы, и вас, бояре, разгоню! Потому как вы люди важные, но не важнее Бога! И тех священников, кто высокоумствуют, рассуждая, что и нечисть Господом сотворена и Он ей место знает, тех тоже карать будем!
Файервинд осклабилась. Князь, похоже, и в самом деле уверовал в ту чушь, что вливал ему в уши этот Ифигениус. Впрочем, глупцов на тронах хватало всегда. Это ж надо! Он уже учит священников, как им верить в их Бога! Быстро же…
Но все‑таки почему зеркало, настроенное на Камень Речи, вдруг стало передавать происходящее в княжеских покоях? Да еще, судя по всему, в ретроспекции. Ведь то, что она сейчас увидела, явно происходило год назад, когда Велимир только начинал свои религиозные реформы.
Даже если кто‑то додумался бы притащить такой камень на Княжескую Гору для того, чтобы он начал транслировать окружающее, его нужно было в начале настроить…
Тут внезапно зеркало погасло, а потом вспыхнуло ярким серебристым пламенем.
– Да!! Не соврали! – произнес долговязый худой мужчина, в котором Файервинд без труда признала главу псов Господних.
За последние пару месяцев не только рыцари, но и она сама успела познакомиться с гвардией Кукиша. Надо заметить, что особенного удовольствия это знакомство ей не доставило.
Епископ, что называется, шел по следу. Приставил к ней и парням соглядатаев. Постоянно донимал проверками, обысками и прочими гнусностями.
Ну‑ка, что там волшебное зеркало кажет?..
– …Да!! Не соврали! – только и смог выдавить из себя сотник епископской дружины Лют, глядя на открывающуюся картину, потому что других слов у него не было.
Его бойцы, побрякивая железом, молчали, лишь кони тревожно всхрапывали.
И было отчего удивиться.
Внизу, на лужке у речушки бродили животные. Да, именно животные, потому что точнее назвать их было бы затруднительно. Ибо существа выглядели как огромные крысы размером с кобылу, украшенные длинными тонкими рогами да еще покрытые какой‑то рыжей длинной шерстью.
Твари мирно щипали травку, как какие‑то кошмарные адские коровы, не обращая внимания на явившихся по их душу вооруженных людей и даже целого епископа.
– Что называется, сон в руку! – пропищал, выглядывая из‑за спин вояк, пожилой писарь. – Как раз позавчера снились мне две крысы. Точно такие вот здоровые. Пришли, понюхали да убрались!
Лют пожал плечами.
Сегодня, когда на епископское подворье в Киеве с хутора Старый Гай, подаренного князем владыке, прибежал трясущийся от страха староста и сообщил о том, что вокруг их сельца бродят огромные крысы, воин поначалу хотел послать подальше старика, не иначе перебравшего медовухи.
Но Ифигениус неожиданно решил поглядеть, что за живность завелась возле его личных владений и не может ли она нанести какого урона «церковной собственности».
И вот – поглядели…
Перун Вседержитель и Иисус Распятый! Что ж это в свете белом творится?!
– Может, того? – бросил он вполголоса. – Отойдем пока, ваше преосвященство? Черт его знает, что можно ждать от этих уродов? А там подтянем обоз, соберем баллисты да уделаем крысок‑то, а? Пусть себе попасутся. От урожая не убудет…
Лучше бы он этого не говорил!
Кукиш, последние два дня пребывавший в каком‑то нервном возбуждении, мало‑помалу переходящем в бешенство, смешанное со страхом, и сам подумывал об отступлении. Конечно же временном! Но теперь выказать свою неуверенность или робость показалось ему недопустимым перед лицом подчиненных. И без того авторитет его, как он знал, начал колебаться.
И еще урожай.
Владыка, седмицу назад побывавший тут, уже прикинул, куда пойдут деньги, вырученные им от продажи даров земли. Собирался потратить их на внедрение в умы куявцев своего любимого детища – ифигеницы. Что ж теперь из‑за каких‑то гадин должно сорваться великое дело просвещения этого варварского народа? За которое его, Ифигениуса, уж точно причислят к лику святых (если не равноапостольных). Ну, это уж дудки!
– Отставить разговорчики в строю!! – рявкнул он, набрав полную грудь воздуха, так что шарахнулись и сотник, и его конь, нервно запрядавший ушами. – Кого испугались, воины!! Это же крысы! Пасюки амбарные, пусть и здоровенные!
