ВОПРОС: Фамилию Фоталеева вы помните?
ОТВЕТ: Сейчас не могу вспомнить, может быть, и знал такого.
ВОПРОС: Вместе с Фоталеевым вы производили обыск не только в редакции, но и в типографии газеты «Искра»?
ОТВЕТ: Может быть. Не помню.
ВОПРОС: Вам предъявляется другое письмо, адресованное приставу 5-го участка Бакинского полицмейстерства. В этом письме вам и агенту Фоталееву поручается произвести обыск в типографии газеты «Искра». Признаете теперь этот факт?
ОТВЕТ: Подтверждаю, что мне предъявлено письмо на имя пристава 5-го участка о производстве мной обыска вместе с Фоталеевым в типографии газеты «Искра». Производил ли я обыск – не помню.
Кроме того, следствие получило показания об активном участии Берии в арестах и допросах коммунистов. Свидетель Г. Тер-Саркисов рассказал в 1953-м:
В 1919 году я работал политкомиссаром особого отряда продармии в г. Киеве. В середине сентября, примерно, меня вызвали в Москву, где в ЦК партии тов. Стасова объявила мне, что я должен ехать на Кавказ для подпольной работы. Вместе со мной в распоряжение подпольного крайкома в Баку из Москвы выехало 25–28 человек. На станции в Баку нас неожиданно арестовали. Всего было арестовано 14 или 15 человек, причем арестовывали работники жандармерии, которые через некоторое время направили нас в контрразведку; она помещалась на набережной Губанова. Ночью этого же дня нас поочередно стали вызывать на допрос. Меня вызвали днем на следующий день. Допрашивал меня Берия (как я узнал впоследствии), который был одет в форму мусаватистской разведки с погонами, и называл он себя заместителем начальника контрразведки. Допрос заключался в том, чтобы установить, кто я, зачем приехал и не дашнак ли я. Берия особо тщательно интересовался – не являюсь ли я дашнаком. Никакого насилия к нам не было применено, хотя пытались установить – нет ли среди нас большевиков. Держали нас дня три или четыре. Перед освобождением Берия вызвал нас и очень грубо предложил в течение 24 часов оставить Азербайджан. Я уехал в Карабахскую область и больше Берию не видел и ничего о нем не слышал. В 1920 году в Азербайджане установилась советская власть, а в 1921 году я по делам службы был в Баку и встретил Берию в ЧК – он был заместителем Багирова. Как получилось, что бывший контрразведчик мусаватистского правительства Берия попал на работу в органы ЧК, мне было совершенно непонятно.
Ему вторил свидетель М. Предит, добавляя пикантные подробности о взяточничестве агента Берии:
В 1919 г., в августе месяце, из Астрахани была направлена на подпольную работу в Закавказье и в тыл к Деникину группа в составе 10 коммунистов. В эту группу входил и я. В Астрахани нашу отправку готовил Киров. До окрестностей Баку мы добирались на парусных лодках. При высадке на берег часть товарищей задержали местные жители. Среди задержанных был и я. Нас через полицию передали в мусаватистскую контрразведку. Однако там нас раскрыть не смогли и отпустили с обязательством через три дня выехать из пределов Баку. Я и мой товарищ Канделаки в Бакинский подпольный ЦК партии явки не имели, а имели явку к представителю ЦК КП Грузии в Баку тов. Кваталиани. На третьи сутки после освобождения из контрразведки утром при выходе из гостиницы на моих глазах неизвестный тогда мне молодой грузин задержал Канделаки и повел его в город, где была контрразведка. Я тут же поднялся в гостиницу, чтобы забрать свои вещи, но вслед за мной пришел другой агент, задержал меня и отвел в мусаватистскую контрразведку. Там меня арестовали и направили под конвоем в распоряжение английских оккупационных войск в Батуми. Однако по дороге мне удалось сбежать, пользуясь опьяненным состоянием конвоя.
По явке, которую мы успели получить в Баку у Кваталиани, я в Тбилиси встретился с Канделаки, который мне рассказал, что после того, как его в Баку задержал агент мусаватистской и английской контрразведок по имени Берия, он дал ему крупную взятку и был им освобожден и бежал в Грузию. Канделаки в 1920 г. рассказывал об этом и другим нашим товарищам.
В 1921 г. Канделаки работал секретарем Тбилисского комитета партии, и через год он умер. Я же с 1921 г. стал работать в органах ВЧК – ОГПУ Грузии в Тбилиси. В 1923 г. на должность начальника секретно-оперативной части ОГПУ Грузии прибыл Берия, который начал перемещать работников. На должность начальника экономотдела, где я тогда работал, был назначен Куропаткин. В это время я поинтересовался, не был ли Берия в Баку в 1919 г. и не он ли арестовал моего товарища Канделаки. Выяснилось, что Берия Л. П. в это время был в Баку, и он был похож на того молодого грузина, которого я сам видел и который задержал Канделаки. После этого я написал заявление о службе Берии в Баку в мусаватистской контрразведке в 1919 г. и о задержании им нашего подпольщика Канделаки. Куропаткин обещал мое заявление передать председателю Закавказского ГПУ Панкратову, но не передал. Вскоре я разоблачил Куропаткина как вымогателя взяток от семей арестованных. Куропаткин был арестован, и при нем было обнаружено мое заявление о Берии. Таким путем мое заявление попало в руки к Берии, и он вызвал меня к себе. Во время нашего разговора, в присутствия Новицкого, Берия признал, что он работал в 1919 г. в Баку в мусаватистской контрразведке, но что якобы он это делал по заданию партийной организации. О том, почему же он вымогал и взял взятку от Канделаки, мы тогда с Берией не говорили. Заместитель начальника СОЧ Новицкий предложил мне написать объяснение. Я это сделал, но что с ним стало, не знаю. Через несколько дней Новицкий мне предложил написать рапорт об уходе из органов ОГПУ. Такой рапорт я вынужден был написать, и меня освободили от работы.
Из этих показаний остается странным, почему при разборе заявления Предита разговор о взяточничестве даже не зашел. Видимо, сам автор не был вполне уверен в этом эпизоде или вообще выдумал его гораздо позже. Если агент Берия отпустил большевика Канделаки без всякой взятки, это свидетельствует только в пользу Лаврентия. В любом случае, в результате описанного разбирательства из органов уволили не Берию, а Предита. Добавим, что подобных внутренних расследований службы Лаврентия в азербайджанской разведке было немало.
Например, об этом свидетельствует заявление коммуниста В. М. Познера, написанное в сентябре 1953 года:
В 1919 г. в гор. Баку имел место такой случай: однажды вечером мусаватистской полицией было оцеплено здание центрального рабочего клуба, и все находившиеся там были задержаны. Их стали проверять по одному человеку, при этом одних выпускали, а других задерживали. Последних набралось несколько десятков человек, среди которых оказался и я. Проверку находившихся в клубе и распределение их на первую и вторую группы проводил молодой парень в форменной фуражке ученика Бакинского технического училища… Все задержанные были под конвоем доставлены в контрразведку. Через некоторое время здесь все задержанные были вновь подвергнуты фильтровке: одних выпустили, других задержали. Этой операцией опять руководил тот же «техник». В 1920–1922 гг. я работал в аппарате Азербайджанской КП(б). В ЦК подал заявление секретарь коллегии ЧК Берия, в котором он просил послать его на подпольную работу в меньшевистскую тогда Грузию. Я присутствовал при том, когда Берия подал заявление секретарю ЦК (последним тогда был Григорий Каминский). Берию, секретаря коллегии ЧК, я тогда увидел в лицо впервые и узнал в нем того «техника», который проводил операцию в рабочем клубе и в контрразведке. Я рассказал об этом Каминскому. При наведении справок выяснилось, что «техник» из контрразведки и Берия – это действительно одно и то же лицо. Была выделена тройка членов ЦК… которым было поручено выяснить этот вопрос… Когда рассматривалось заявление Берии, было принято решение об отказе в посылке его на подпольную работу. Вопрос же о работе Берии в мусаватистской контрразведке был оставлен открытым, и комиссия должна была продолжить свою работу. Больше к этому вопросу, насколько помню, в ЦК не возвращались.
