В семье Орджоникидзе в Тбилиси так вспоминают те страшные годы.
Этери Орджоникидзе:
За что папу арестовали? За Берию. Больше ничего. Сидел он очень мало здесь в НКВД. Его выслали в Верхнеуральск, в политизолятор. Потом, когда Серго умер, он привез обратно папу и звонил в свое НКВД, что, когда Папулию будут допрашивать, позовите меня, я буду допрашивать – и он его избивал лично. Пострадали все братья, все трое. Даже соседи из деревни – всех перестреляли. Из нашей семьи пострадало восемнадцать человек – из нашего круга.
Помню суд в Тбилиси над бериевцами. Эта самая тройка: Гоглидзе, Кобулов и третий – Церетели. Эта тройка подписывала на расстрел. Списки такие большие, и когда спрашивали у Церетели: неужели ты не помнишь, как ты подписал? «Я Папулию близко знал, – заплакал он, – я не подписывал». А когда ему показали подпись и целый вот такой список – он заплакал. Вот это я помню, своими глазами видела.
Гоглидзе вину не признавал. Но они очень переживали, что они ошиблись. О, Берия такой хитрый был. Они все ругали его: он нас обманул. Знаете, что он делал? Составлял списки, а подписывала эта тройка. А списки не показывали, потом заполняли. Серго помог Берии. Стать человеком помог. А потом он вот так отплатил.
Инга Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе:
Папа мой работал в Гаграх строителем, и мама с папой поехали отдыхать с друзьями. Там был теплоход «Победа», где был очень хороший ресторан. Когда мама с папой туда поехали, вдруг перекрыли дорогу. Говорили, Берия идет, Берия идет! Перекрыли всю дорогу, и охранники никого не впускали на теплоход, ни выпускали, пока Берия не спустился. А у него там была, оказывается, дача. Мама мне говорила, что было так страшно. Я говорю, почему? Я испугалась, чтобы Берия меня не узнал. Я, говорит, за спиной моего папы пряталась, чтобы Лаврентий меня не узнал и чтоб Нина не узнала меня. Когда они прошли и людям сказали, что уже все, вы можете подняться на теплоход, мы, говорит, с отцом поднялись, и меня все дрожь брала, у меня был все время страх, что он меня увидел и узнал. Я помню, какие они пришли взволнованные. Страх был очень сильный.
Когда маму выслали из этой квартиры, когда мы жили совершенно в другом районе, там соседи спрашивали, вас еще не выселяют? Мама говорит, у меня чемоданы сложенные, чего вы пугаетесь нас? Вы же троцкисты, семья троцкистов, зачем вас переселили сюда. И этот страх всегда был, вы знаете, ночью, если кто-нибудь стучал, мы умирали от страха. Каждый стук и каждый незнакомый голос. Маме уже казалось, что кто-то следит за нами.
Люди, которые не заслуживали такого жестокого обращения, они были уничтожены. Тем более моя бабушка. Когда бабушку арестовали, она была вся в трауре, потому что у нее погиб сын 19-летний, от туберкулеза. Я вот в марте родилась, а ее арестовали в феврале. Ей было сорок два года. Была очень интересная, очень красивая, из хорошей семьи. Арестовали бабушку и расстреляли в 38-м.
Нина Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе:
Папулия очень любил семью, своих детей и свою жену. У них старший сын погиб в 34-м или 35-м году, и мама часто говорила, если б он остался живой, Берия его б тоже арестовал, потому что он все время с отцом, даже на фотографиях, везде с отцом. Из-за дедушки еще пострадали его даже друзья из района. Когда дедушка сидел, Берия говорил, что в мой кабинет его вызовите, при мне допрашивайте, и он избивал на допросах, принимал тоже участие в избиении, были люди, которые это рассказывали потом, как он издевался над ним. А бабушке говорили, подпиши, что твой муж враг народа, что он против советской власти, а бабушка не подписывала, поэтому ее расстреляли в 38-м году уже. А про нее никаких документов нигде нету, как будто ее и вообще не было, не существовало.
Едва в газетах закончили публиковать пышные некрологи, соболезнования и отчет о похоронах Орджоникидзе, как появились резко обличительные выступления и статьи в адрес виднейших в прошлом грузинских руководителей: Б. Мдивани, М. Окуджавы, М. Торошелидзе, С. Кавтарадзе, П. Агниашвили и др. При том что арестованы они были в большинстве еще в конце 1936 года, только в феврале, сразу после смерти Серго, началась публичная кампания по их изобличению. В основном это были те, кто примыкал в прошлом к «национал-уклонистам» или участвовал в троцкистской оппозиции. Все они давно раскаялись и занимали скромные должности в партийно-государственном аппарате. Но эти известные на всю республику имена старых заслуженных революционеров нужны были для организации первого большого политического процесса в Грузии.
Хотя судебное разбирательство еще не состоялось, газеты обвиняли этих людей в шпионаже в пользу Германии и Японии, вредительстве на оборонных предприятиях, организации крушения поездов, попытках реставрации капитализма, террористическом заговоре с целью убийства Сталина, Берии, Молотова и уже покойного Орджоникидзе.
Разгром Абхазии
Еще одним человеком на Кавказе, кроме Серго, которого было неудобно уничтожить открыто, являлся глава Советской Абхазии Нестор Лакоба.
Грузино-абхазские отношения никогда не отличались особой теплотой.
Поэтому когда в 1918 году Грузия стала независимой, Абхазия начала добиваться отделения. В годы Гражданской войны меньшевистской национальной гвардии во главе с Валико Джугелией приходилось не раз прибегать к огню и мечу, подавляя сепаратистов. Большевики использовали стремление абхазов к независимости для борьбы сначала с грузинскими меньшевиками, а затем с «национал-уклонистами».
После оккупации Грузии Красной армией, 31 марта 1921 года, создается формально независимая Абхазская ССР, во главе которой стоял Ревком, возглавлявшийся Нестором Лакобой. «Независимая» красная Абхазия просуществовала до 17 февраля 1922 года. Затем Абхазия вошла в состав Грузии, сохранив широкую автономию со своей собственной конституцией. Вероятно, Сталин и Орджоникидзе, отвечавшие в Москве за Кавказ, считали, что такая маленькая республика не может наравне с Закавказской Федерацией, Россией, Украиной и Белоруссией подписывать союзный договор об образовании СССР. Лакоба стал председателем Совнаркома Абхазии, формальным и неформальным лидером республики. В большинстве других регионов главным считался первый секретарь местной компартии, в Абхазии же – глава правительства. Влияние Тбилиси на Сухуми не было определяющим. Всю внутреннюю и кадровую политику в Абхазии проводили Нестор Лакоба и его ближайшее окружение.
Абхазия – маленькая страна с большими традициями горской демократии. Поэтому такой человек, как Нестор Лакоба – желанный гость на всякой свадьбе, опекун сирот, вождь, разрешающий споры, прекращающий кровную вражду, – был здесь очень кстати. При этом он обладал естественной демократичностью, гостеприимством, обаянием. Влияние Нестора Лакобы распространялось далеко за пределы его республики – потому что именно в Абхазии предпочитали отдыхать крупные партийные работники.
Внешне Сталин относился к Лакобе с искренним расположением, абхазский лидер служил для генсека независимым источником информации о кавказских делах. Партийный работник Владимир Ладария писал Лакобе:
