Об убийстве сразу заговорил Василий Сталин. Ссылаясь на «старых большевиков», А. Авторханов пишет:
Вечером 28 февраля 1953 г., поговорив со Сталиным по деловым вопросам и изрядно выпив, Маленков, Хрущев и Булганин уезжают довольно рано, но не домой, а в Кремль. Берия, как это часто бывало, остается под предлогом согласования со Сталиным некоторых своих мероприятий. Вот теперь на сцене появляется новое лицо: по одному варианту – мужчина, адъютант Берии, а по другому – женщина, его сотрудница. Сообщив Сталину, что имеются убийственные данные против Хрущева в связи с «делом врачей», Берия вызывает свою сотрудницу с папкой документов. Не успел Берия положить папку перед Сталиным, как женщина плеснула Сталину в лицо какой-то летучей жидкостью, вероятно, эфиром. Сталин сразу потерял сознание, и она сделала ему несколько уколов, введя яд замедленного действия. Во время «лечения» Сталина в последующие дни эта женщина, уже в качестве врача, их повторяла в таких точных дозах, чтобы Сталин умер не сразу, а медленно и естественно.
Таков рассказ старых большевиков. При этом невольно вспоминается то место из книги Аллилуевой, где сказано несколько слов о какой-то таинственной женщине-враче у постели умирающего Сталина:
Молодые врачи ошалело озирались вокруг… Я вдруг сообразила, что вот эту молодую женщину-врача я знаю, – где я ее видела? Мы кивнули друг другу, но не разговаривали.
Сторонники теории заговора и убийства Сталина указывают на ряд событий, свидетельствующих о желании заговорщиков изолировать Сталина, ослабить его охрану. В мае 1952 года был снят с должности, а 15 декабря 1952 года арестован Николай Власик, многолетний начальник охраны вождя. В 1953 году был обвинен в потере важных государственных документов и отстранен от работы глава секретариата Сталина Александр Поскребышев. 17 февраля 1953 года газета «Известия» сообщила, что «безвременно» умер генерал-майор Петр Евдокимович Косынкин, руководитель комендатуры Кремля, ответственный за безопасность Сталина после смещения Власика.
С начала 1990-х появляются исследования, основанные на интервью с дожившими до того времени охранниками Ближней дачи. Наиболее полная и разумная версия возможной гибели Сталина, основанная на этих материалах, содержится в книге Эдварда Радзинского «Сталин». Он обратил внимание на странное распоряжение полковника Ивана Хрусталева, отправившего спать всех охранников. Радзинский пишет:
Мы никогда не узнаем, что же произошло ночью в запертых комнатах Хозяина. Но есть только два варианта происшедшего: или Хозяин обезумел и действительно отдал приказ всем спать, по удивительному совпадению той же ночью с ним случился удар… или Хрусталеву было кем-то приказано уложить спать своих подчиненных, чтобы остаться наедине с Хозяином – ему, или кому-то еще неизвестному.
Иван Хрусталев был, судя по всему, последним человеком, видевшим Сталина на ногах. И сложно не признать странным, что этот последний и единственный собеседник покойного первым из множества людей, окружавших Сталина, встретился с ним на том свете. Спустя всего пару недель…
После того как в научный оборот были введены отрывки из истории болезни Сталина и воспоминания А. Мясникова, принимавшего участие в лечении Иосифа Виссарионовича, вышла совместная работа американского историка Джонатана Брента и российского – Владимира Наумова, где они утверждают: Иосиф Сталин был отравлен препаратом варфарином (или его аналогом дикумарином). Его могли подсыпать в стакан Сталину во время ужина 28 февраля. Он мог находиться в початой бутылке боржоми, которая стояла на рабочем столе Сталина. При этом в официальном перечне препаратов, использовавшихся для лечения Сталина, его нет.
Есть исследователи, считающие, что использован был не варфарин, а гепарин, который мог быть введен внутривенно, внутримышечно или путем ингаляции. Осложнения при введении гепарина соответствуют наблюдавшимся у Сталина (кровотечения в желудочно-кишечном или мочевом тракте). Гепарин действует очень быстро и быстро выводится из организма.
Некоторые медики видят картину внезапной болезни и смерти Сталина полностью соответствующей отравлению препаратами на основе курарина. Курарин в малых дозах применяется в хирургии. Но не дай бог, если кто-то перепутает его с другим препаратом или повторит дозу – двигательный паралич, расслабление мимической мускулатуры и мышц глотки, мышц шеи и конечностей, нарушение проницаемости сосудистых стенок и разрушение клеток крови обеспечено.
Яды широко применялись (и применяются) в практике чекистов. На Лубянке существовала специальная лаборатория, которой руководил Георгий Майрановский, испытывавший яды на несчастных заключенных. В списке полтора десятка наименований, от неорганических соединений мышьяка и таллия, цианистых калия и натрия до сложных органических веществ: колхицина, дигитоксина, аконитина, стрихнина и природного яда – кураре.
Ядом кураре МГБ в ходе «спецопераций» убивало людей, чья смерть официально фиксировалась как «умер от сердечной недостаточности». Уже после смерти Сталина агент КГБ Богдан Стишинский убил из пистолета, стрелявшего синильной кислотой, руководителей украинских националистов Степана Бандеру и Льва Ребета. После выстрела у жертв останавливается сердце; их смерть поначалу сочли естественной.
Итак, в распоряжении заговорщиков (если заговор существовал) имелись средства для того, чтобы устранить Сталина так, чтобы создавалась иллюзия естественной смерти. У них был очевидный мотив для убийства вождя. Вызывает сильнейшее подозрение поведение руководителей партии с того момента, когда у Сталина началась смертельная болезнь. Такое впечатление, что они изначально знали: вождь умрет. Каждый сделанный ими шаг, в случае выздоровления Иосифа Виссарионовича, предполагал их мучительное уничтожение. Но они почему-то не боялись.
Наконец, первые же шаги коллективного руководства после смерти и похорон руководителя партии и государства означали обдуманную, решительную и планомерную ревизию его политического курса, как бывает при всех переворотах. Кто же явился инициатором этого заговора? По мнению большинства свидетелей и историков – Лаврентий Берия.
Двое оставивших мемуары членов Политбюро удивлялись тому, как откровенно плохо он относился к Сталину еще при жизни последнего. Анастас Микоян:
После войны Берия несколько раз еще при жизни Сталина в присутствии Маленкова и меня, а иногда и Хрущева, высказывал острые, резкие критические замечания в адрес Сталина. Я рассматривал это как попытку спровоцировать нас, выпытать наши настроения, чтобы потом использовать для доклада Сталину. Поэтому я такие разговоры с ним не поддерживал, не доверяя, зная, на что он был способен. Но все-таки тогда я особых подвохов в отношении себя лично не видел. Тем более что в узком кругу с Маленковым и Хрущевым он говорил, что «надо защищать Молотова, что Сталин с ним расправится, а он еще нужен партии». Это меня удивляло, но, видимо, он тогда говорил искренне.
Никита Хрущев:
Берия все резче и резче проявлял в узком кругу лиц неуважение к Сталину. Более откровенные разговоры он вел с Маленковым, но случалось, и в моем присутствии. Иной раз он выражался очень оскорбительно в адрес Сталина. Признаюсь, меня это настораживало. Такие выпады против Сталина со стороны Берии я рассматривал как провокацию, как желание втянуть меня в эти антисталинские разговоры с тем, чтобы потом выдать меня Сталину как антисоветского человека и «врага народа». Я уже видел раньше вероломство Берии и поэтому слушал, ушей не затыкал, но никогда не ввязывался в такие разговоры и никогда не поддерживал их. Несмотря на это, Берия продолжал в том же духе. Он был более чем уверен, что ему ничто не угрожает. Он, конечно, понимал, что я неспособен сыграть роль доносчика. К тому же я знал, что Сталин и Берия значительно ближе, чем Сталин и Хрущев. Милые бранятся – только тешатся.
