– Папочка часто спит днем, – прошептала Лика у него над головой, и Монах вздрогнул – он не слышал, как она вошла. – Он совсем слабый. Это из-за Норы. Он ее очень любил. Может, еще кофе? Идемте на кухню. У нас есть жаркое, хотите?
– Только кофе, – сказал Монах.
– Что за человек твой брат? – спросил Монах уже на кухне, когда они сидели за некрашеным деревянным столом. За окном уже сгущались ранние зимние сумерки, снег на траве казался голубым – от него шло слабое туманное свечение.
– Ленька? – Она ухмыльнулась. – Что за человек? Ленивый, слабовольный, высокомерный, всю жизнь ехал на папочкином горбу. Ах, сын самого Левицкого! Ничтожество. Вы же его видели – закатил форменную истерику из-за «жопы». Истеричка! Папочка открыто издевается над ним. Над ним все издеваются. Как Ирка его терпит – ума не приложу.
– А Ирина?
– Ирина… красивая, из тех, кто думает, что красота – это все. Вздорная, льстивая и злая. Как актриса – полная бездарь. Папочку охмуряет.
– Откуда тебе это известно?
Она пожала плечами и многозначительно вздернула тонкие бровки.
– Известно. Папочка их кормит. Если бы она могла, она бы вышла за папочку замуж. Но Ленька мешает. Я бы не удивилась…
– Крысиным ядом?
– Во сне, подушкой.
– Что за человек была Алиса?
Лика передернула плечами.
– Разве ты не знаешь? Ты же сам сказал, что ее затея провалится, пусть и не пробует.
– С твоей подачи – ты сказала, что она охмуряет Романа Владимировича.
– Ага, значит, никакой ты не ясновидящий! – Она радостно захихикала.
– Кому мешала Алиса? – спросил Монах.
Она кольнула его взглядом.
– Не знаю. Может, случайно? Перепутали в темноте? – Она смотрела на него наивным взглядом маленькой девочки.
Монах допил кофе и поднялся.
– Мне пора.
Она надоела ему своим ерничеством, игрой, дурацкой болтовней. Наигранной наивностью. И о фотографии она ему ничего не скажет. Фотография – это серьезно, это не треп. Откуда она взялась – вопрос. Выскользнула из книги, которую Лика читала отцу? Или из кармана старого Левицкого? А если нет, то как долго она там лежала? И кто автор?
Он заглянул в гостиную. Старик спал.
– Не забывайте нас! – Лика привстала на цыпочки, клюнула Монаха в щеку. – Папочка очень вас любит. Мы будем ждать.
Она стояла на крыльце и смотрела, как он усаживался в машину. Черная тонкая фигурка, сливающаяся с сумерками, как стебель ядовитого цветка…
«Мы будем ждать».
«Ждать? Чего?» – запоздало подумал Монах, взяв вправо, пропуская белую «Тойоту», въезжавшую в ворота, – вернулась Юлия. Монах в знак приветствия помигал – Юлия ответила. Он вывалился на раскисшую слякотную дорогу, всматриваясь в темноту сквозь мельтешащую снежную завесу, стараясь не пропустить съезд на шоссе. По обеим сторонам проселка тянулись бесконечные заборы, распластавшиеся под сугробами кусты малины, все еще зеленые, темные улочки и тупики, которыми изобиловала старая Посадовка.
Мы будем ждать, сказала она. Беспомощный одинокий старик, страх и растерянность через клубы ядовитых слов, эксцентрики, трепа. Странный одинокий ребенок, затеявший непонятные опасные игры…
Глава 13
Союз толстых любителей пива начинает действовать
– Здесь! – Добродеев резко затормозил. – Приехали.
Монах выбрался из машины и осмотрелся. До поворота на Посадовку оставалось около пятисот метров. Парковка и пара киосков с нехитрой едой и кофе – зона отдыха для дальнобойщиков. Примерно здесь машина Норы вылетела на встречную и столкнулась с рефрижератором. Если был снайпер, то он ожидал жертву метров за сто до зоны отдыха, возможно, у остатков деревянного строения, похожего на афишную тумбу.
– Думаешь, там? – спросил Добродеев, махнув рукой в сторону тумбы.
– Пошли, посмотрим, Леша. Я бы на его месте укрылся именно там. Он не мог торчать на голом месте, слишком заметно, даже ночью. Его заметили бы. На площадке всегда кто-то есть, если не клиенты, то служащие. Эта развалюха хорошее место.
Они не торопясь отправились к останкам тумбы. День был теплый, дул мягкий западный ветер. Сколько глаз хватало, тянулись побуревшие луга, слабо занесенные снегом. Около дороги зеленела трава, влажная от растаявшего снега. По шоссе с шумом проносились автомобили.
Монах остановился.
– Я бы ждал здесь.
Они стояли у останков неизвестного строения.
– Все как на ладони. Двустороннее движение, по две полосы. Граница – неширокая лента газона. Машина Норы перелетела через газон, скорее всего здесь, вылетела на встречку и… все.
– Там заметен след, – Добродеев показал рукой.
– Необязательно Нора, там могли просто разворачиваться. Особенно когда пусто, сам знаешь, как мы соблюдаем правила.
Монах нагнулся, поднял палку. Принялся шарить в траве.
– Христофорыч, напрасный труд. Он подобрал гильзу. Если он профи… ты же знаешь.
– Нам важно ничего не пропустить, Леша. А вдруг. Я почти уверен, что он стрелял отсюда. И ему крупно повезло, что «отстрелянная» машина влетела в рефрижератор. Это сняло вопросы. А если бы не влетела, то до стрельбы докопались бы – нашли пулю, застрявшую в машине. Заметили бы. А так все шито-крыто, возможный свидетель, – он ткнул палкой, – лежит себе под дождем и снегом, и будет лежать, пока не занесет песком. Это был уникальный случай, Леша, и если нам это пришло в голову, то это…
– …неспроста! – закончил Добродеев. – Кстати, я узнал, куда отправили на утилизацию машину Норы. Предприятие «Арес», в Еловице. Можно съездить. Но если фара разлетелась вдребезги, то вряд ли.
– Пуля могла застрять где угодно. В радиаторе, в двигателе.
– Нашли бы, – с сомнением сказал Добродеев.
– Не искали, значит. Превысила скорость, выпила, темень… кому пришла бы в голову мысль о снайпере?
– Нам же пришла.
– По одной простой причине – нас насторожило убийство другого члена семьи, судьи Сидаковой. А затем произошло убийство Алисы. Все вместе выглядит достаточно плохо, Леша.
– И что мы делаем на данном этапе? Едем искать машину?
Монах задумался, на лице отразилось сомнение.
– Знаешь, Леша, я не уверен, что нам следует туда соваться. Я бы подкинул идею со снайпером майору Мельнику и дело с концом. Пусть он сам покопается в «Аресе». А мы с тобой скромные обыватели, Леша, аматоры, так сказать. Мы работаем головой. – Он постучал себя пальцем по лбу. – У нас другие задачи.
– Какие?
– Мы будем разговаривать с подозреваемыми, Леша. Знаешь, старый Левицкий сказал интересную вещь, как-то она меня царапнула… Он сказал, что мучительно вспоминает, кто как себя вел в тот вечер, когда убили Алису, кто что говорил, мимику, жесты, все, что могло хоть что-то приоткрыть, понимаешь? И ничего! Он ничего не заметил, а ведь он спец, профессионал в этих делах. Глаз-алмаз.
