Думаю, что значит – одинок? И почему именно ночью? Кто-то одинок, кто-то в компании. Мычу что-то невразумительное. А она словно не слышит, продолжает, словно говорит сама с собой: «Ночью понимаешь все так ясно, так бесповоротно… и смысл другой, правда?»
Ну, почему же, говорю, ничего не понимая. Странная она какая-то… Что понимаешь? Какой такой другой смысл?
«Холодно, – вдруг говорит она и кладет мне голову на плечо. – Там наверное тоже холодно?»
Кто-то судорожно вздохнул.
– Тише! – шикнула Лика.
– И так она произнесла это «там», – продолжал доктор, – что я сразу понял, что она имеет в виду. Там, за гранью! И чувствую, как наливаются холодом моя рука, обнимающая ее, и плечо, на котором лежит ее голова. И тоска подкатывает, и нет уже той радости, что минуту назад. А луна сияет в полный накал, смотрит сверху, и я уже чувствую, что не таинственный и радостный ее свет, а, наоборот, ртутный, мертвый.
«Знаете, – говорит она, – я всегда любила луну. Любила! Она как подруга, говорит, все про тебя знает наперед. Не скроешься. И все видит… и поможет в случае чего».
Поможет в случае чего? О чем она?
«Вот и вас она вытащила, – говорит. – Она вытаскивает человека из искусственной оболочки, обнажает сущность, правда? Поцелуйте меня!» И поворачивается ко мне, смотрит громадными темными глазами, в которых… даже не знаю… надрыв, тревога, страх. И прикасается к моим губам своими мягкими и нежными губами, а меня не желание охватывает, а ужас. И обнимает меня, прижимается, бормочет что-то, всхлипывает. И чувствую, как тяжелеет она у меня в руках, словно засыпает, и, похоже, уже и не дышит, а я не могу пошевелиться…
Ирина незаметно перекрестилась.
Доктор замолчал.
– И… что? – спросила дрожащим голосом Екатерина.
– Да, собственно, это все, – говорит доктор. – Она вдруг отпустила меня, встала и говорит: «Спасибо вам». За что, отвечаю, совсем растерянный. За то, что посидели, поговорили. Человек не должен быть один, правда? А то всякие глупые мысли в голову лезут, а тут еще эта луна… Тут она засмеялась, повернулась и пошла к дому. А я рванул к себе на пятый, забежал, захлопнул дверь и выскочил на балкон. А она уже там – стоит у окна, рукой махнула. Я ей в ответ, а сам думаю – ну, дурак! Такой шанс упустил! И луна уже нормальная, и ночь как ночь, и не понимаю уже, что на меня нашло, ей-богу, как истеричка. С голодухи или перезанимался? Упал на кровать и как провалился, даже эротические сны не снились. Утром встал и побежал в бурсу, да прямиком в буфет! Да кофе, да стакан сметаны, да пачку печенья! И только легкое сожаление осталось от ночного приключения, приятное такое сожаление – именно тогда-то я и понял, что необязательно доводить все до конца, что в недоведенности до конца и недосказанности есть своя прелесть…
– А что было дальше? – спросила Лика.
– Да ничего не было, – сказал доктор. – Признаться, были у меня мысли… познакомиться поближе, но как-то не получилось… что-то помешало. И на балкон выходил, и луна была, а только ее я больше не видел. Дурак, даже имени не спросил… А потом пришла моя квартирная хозяйка и рассказала, что молодая женщина из дома напротив, квартира как раз против наших окон, тоже на пятом, повесилась от несчастной любви. Он ее бросил, а она возьми да лиши себя жизни.
Лика охнула.
– Дура, – сказала моя квартирная хозяйка, – жизнь – это подарок! Надо принимать какая ни есть! И благодарить. – Уж ей-то это было хорошо известно.
– Правильно сказала, – заметила актриса. – Молодые не ценят жизни, считают себя бессмертными.
Наступила тишина, прерываемая шелестом крыльев большой серой бабочки, вившейся над пламенем свечи.
– Ты хочешь сказать… Володя, что ты хочешь сказать? – подал голос Левицкий. – Что она… что? Эта женщина?
– Да это же она приходила, участия хотела! – вскрикнула Алиса. – Ей было страшно, вот она и пришла.
– А потом пошла и… повесилась? – спросила Лика дрожащим голоском.
– Да нет же! Это она после приходила! После! – воскликнула Екатерина. – Душа томилась и боялась, она и пришла к живому человеку. Перед тем, как уйти насовсем. И холодная была. И губы холодные.
– Но вы же понимаете, что этого не может быть! – сказала Лариса, похоже, и ее зацепил рассказ доктора. – Владимир Семенович! Вы что, действительно верите, что это была… мертвая женщина?
– Я не знаю, – ответил доктор. – Моя хозяйка показала ее окно и день назвала, вернее ночь, когда это случилось, и получается, что и окно, и ночь были те самые. И вроде случилось это ровно в полночь – самоубийца остановила все часы в квартире. Вот так.
– А вы виделись в два, – сказала Ирина. – Это астрал!
И пошло-поехало. Все заговорили разом и замахали руками.
– Владимир Семенович!
– Ну как же вы не понимаете? Это же так просто!
– Володя, ты интриган! – Старая актриса. – Я давно подозревала!
– Все равно не верю!
– Дядя Володя, скажите им!
– Я знаю, такие случаи описаны тысячи раз!
– Какая-то религиозная чушь! Мистика! Не верю!
– Володя, я считал тебя реалистом… – заметил старик.
– Я реалист, и история моя вполне реальна.
А только…
– Что?!
– А только человек – животное с фантазией, мозг у него работает безостановочно, даже во сне, и чувства, и нервы, и страхи, и гормоны… всякого намешано.
– Это вы о чем? – жестко спросила Лариса.
– Да я и сам не знаю толком, о чем, – ответил доктор, пожимая плечами. – Не знаю. Честное слово, я не знаю, как объяснить эту ночную историю. Я уже пытался, крутил и так и этак, а не получается. Есть вещи, которые не объяснишь… то ли недостаток информации, то ли случайность, ничего не стоящая, которой мы придаем слишком большое значение. Не знаю. Привидений не видел, души не видел, в клинической смерти не пребывал, ни в чем таком потустороннем не замечен. И вообще я, как уже сообщал вам неоднократно, реалист и материалист. Не знаю! Вы хотели историю – вы ее получили. Считайте, что это задача без решения.
– Олег! А что вы думаете? – спросил старик. – Вы можете объяснить эту загадку?
– Могу, – ответил Монах. – Но не буду.
– Правильно! – сказала старая актриса. – Тайны украшают жизнь. И не надо копать, а то выкопаешь… мертвяка какого-нибудь.
– Ой! – пискнула Лика.
– Почему? – настаивал Левицкий.
– Некоторые истории должны остаться недосказанными, Роман Владимирович. В недосказанности своя прелесть, как сказал доктор. Подумайте, и вы все поймете сами. Логика. – Монах постучал себя пальцем по лбу. – Лучше оставить все как есть.
– Логика-могика, – буркнула Лика. – Не хочу ничего знать! Пусть будет астрал!
