Меня эта новость чуть с ног не сшибла.
– Юджин? – сказал я. Юджин младший сказал мне, что не желает меня видеть до конца жизни. Неплохой пожизненный приговор, а? Неужели он теперь разъезжает на «Роллс Ройсе»? Юджин?
– Нет, сэр, – сказал солдат. – Это не Юджин.
– Юджин – мой единственный сын, – заметил я. – Как он назвался?
– Он сказал мне, сэр, – отвечал солдат, – что он ваш сын Роб Рой.
____________________
Мне не нужно было других доказательств – в офисе меня действительно ждал мой родной сын. Роб Рой. «Роб» и «Рой» – и я вновь оказался на Филиппинских островах, после того, как нас вышибли из Вьетнама. Я был снова в постели с роскошной женщиной – корреспонденткой «Демойнского архивариуса», с губами, как диванные валики, и снова говорил ей, что, будь я истребителем, я был бы сплошь в маленьких человечках.
Я прикинул, сколько ему лет. Ему было 23, он был самым младшим из моих детей. Младшенький в семье.
____________________
Он сидел в приемной перед моим офисом. Когда я вошел, он встал. Он был одного роста со мной. Волосы у него были точно такого же цвета и фактуры, как мои. Он был небрит, и на подбородке у него пробивалась борода, такая же черная и густая, как у меня. У нас было 4 одинаковых зеленовато-янтарных глаза. У обоих были большие носы, как у моего отца. Он нервничал, но был очень вежлив. Он был одет в дорогой дорожный костюм. Если бы он был неспособен к обучению или просто туповат, то мог бы провести 4 счастливых года в Таркингтоне, особенно с такой тачкой.
У меня голова шла кругом. Я еще на лестнице снял плащ, так что генеральские звезды были на виду. Это все же не пустяк. Много ли мальчишек, у которых папа – Генерал?
– Чем могу служить? – спросил я.
– Не знаю, как начать, – сказал он.
– По-моему, ты уже начал, когда сказал часовому, что ты мой сын, – сказал я. – Может, это шутка?
– А вам кажется, что это шутка? – спросил он.
– Я никогда не говорил, что я Святой, особенно когда был молод и годами не видел дома, – сказал я. – Но я никогда не спал с женщиной, выдавая себя за другого. Меня ничего не стоило отыскать, если кому-нибудь этого сильно хотелось. Так что если я сделал внебрачного ребенка, для меня это – полная неожиданность. Я полагал, что мать, как только она поняла, что беременна, даст мне об этом знать.
– Я знаю 1 мать, которая этого не сделала, – сказал он.
Не успел я ответить, как он выложил одним духом то, что, видимо, отрепетировал дорогой:
– Я здесь не задержусь, – сказал он. – Не успеешь оглянуться, как меня уже не будет. Я еду в Италию, и никогда в жизни не хочу больше видеть эту страну, а особенно Дюбек.
____________________
Как оказалось, он прошел через пытку, которая длилась гораздо, гораздо дольше, чем осада Сципиона, и, пожалуй, он пережил ее тяжелее, чем я – Вьетнам. Его судили за растление малолетних в Дюбеке, Айова, где он создал на свои средства и возглавил бесплатный Центр Заботы о Детях.
Он не был женат, что в глазах большинства членов суда было порочащим признаком, как и участие во Вьетнамской войне.
____________________
– Я вырос в Дюбеке, – как он мне немного позже расскажет, – и все деньги, которые я унаследовал, были сделаны в Дюбеке.
Состояние было сделано на расфасовке и упаковке мяса.
– Я хотел что-то сделать для Дюбека в свою очередь. У нас такое множество родителей-одиночек, которые растят детей на жалкие гроши, так много семей, где и муж, и жена работают, чтобы хоть как-то накормить и одеть детей, что я подумал – больше всего Дюбеку нужен хороший центр заботы о детях, который ничего им не будет стоить.
Через две недели после того, как он открыл свой центр, его арестовали за растление малолетних, потому что несколько детишек вернулись домой с воспалением гениталий.
____________________
Позднее он представил суду доказательства, полученные после взятия мазков из выделений детей, что все дело было в грибке. Этот грибок был родственник дрожжевого грибка и мог быть просто новой разновидностью этого грибка, который выработал устойчивость ко всем известным лекарствам от грибковых заболеваний.
Но к тому времени он просидел в тюрьме, без права быть выпущенным под залог, 3 месяца, и от толпы, которая рвалась его линчевать, его охраняла Национальная Гвардия. На его счастье, в Дюбеке, как и во многих городах, полиция была усилена бронетранспортерами и пехотой.
После того, как он был оправдан, его пришлось вывозить из города и везти в глубь штата Иллинойс в наглухо закрытом танке, чтобы его кто-нибудь не прикончил.
____________________
Судью, который его оправдал, убили. Он был Итальянцем по происхождению. Кто-то послал ему начиненную взрывчаткой трубку, спрятанную в толстенной колбасе-салями.
____________________
Но ничего этого мой сын мне не рассказал, пока не настало, как он сказал, «время прощаться». А рассказ о своих мученьях он начал с таких слов:
– Надеюсь, вы понимаете, что я меньше всего жду от вас каких-либо эмоций.
– Надейся, надейся! – сказал я.
Теперь, когда я вспоминаю нашу встречу, я чувствую что-то похожее на умиление. Он достаточно хорошо ко мне относился, считал меня достаточно сердечным человеком и обращался со мной, пусть недолго, как с настоящим, родным отцом.
____________________
Вначале, когда мы с ним очень осторожно присматривались друг к другу и я еще не признал его своим сыном, я его спросил, стоит ли имя «Роб Рой» в его свидетельстве о рождении или это прозвище, которое ему придумала мать.
Он сказал, что имя стоит в свидетельстве о рождении.
– А имя отца в свидетельстве о рождении? – спросил я.
– Там стоит имя солдата, погибшего во Вьетнаме, – сказал он.
– Ты помнишь его? – сказал я.
Вот тут я услышал нечто неожиданное. Это было имя моего шурина, Джека Паттона, с которым его мать в жизни не встречалась, я уверен. Должно быть, я ей рассказал в Маниле о Джеке, и она вспомнила его имя и что он был не женат и погиб за родину.
Я промолчал, но подумал: «Старина Джек, где бы ты ни был, настало время посмеяться от всей души».
____________________
– А почему жы думаешь, что твой отец – я, а не он? – сказал я. – Мать тебе все-таки рассказала?
– Она написала мне письмо, – сказал он.
– А сказать это тебе лично она не хотела? – сказал я.
– Не могла, – сказал он. – Она умерла от рака поджелудочной железы, когда мне было 4 года.
Это был удар. Да, недолго она прожила после того, как мы занимались любовью. Мне всегда нравилось думать, что женщины, с которыми я занимался любовью, живут себе и живут. И я воображал, что его мать, хороший товарищ, умница, спортсменка, с губами, как диванные валики, такая веселая и забавная, живет и живет еще долгие годы.
