Если уж на то пошло, то Профессор Дэмон Стерн, декан Исторического факультета, самый мой близкий друг (из мужчин), говорил о нашей стране так же плохо, как мы со Шлезингером, причем во всеуслышание, на лекциях, каждый божий день. Я часто сиживал на его лекциях, хохотал и аплодировал. Правда может быть ужасно смешной, чудовищно смешной, особенно когда речь идет об алчности и лицемерии. Наверно, Кимберли записала и его слова и дала их прослушать своему папочке. Почему же тогда Дэмон не стоит здесь рядом со мной?
Пожалуй, все дело в том, что он паясничал, а я нет. Он хотел, чтобы в его присутствии студенты чувствовали себя хорошо, а не плохо, поэтому все зверства и глупости, о которых он рассказывал, всегда происходили в далеком прошлом. И студентам оставалось только покатываться со смеху.
А мы со Шлезингером говорили о второй половине 20 века, о времени, которое нанесло обоим глубокие физические и нравственные увечья, а уж над этим смеяться мог разве что социопат.
____________________
Да и я бы, пожалуй, тоже мог сойти за комедианта, если бы Кимберли записала только мои слова про Иены и минет. Это был здоровый юмор, местная шутка Долины Мохига, после того как японцы прибрали к рукам тюрьму на том берегу озера и местные жители стали интересоваться относительной ценностью разных валют. Японцы были готовы платить как в долларах, так и в Иенах. Обычно это касалось мелких расходов, на хозяйственные товары или на туалетную бумагу, в общем, на мелочи, которые нужны были поскорее, их обычно заказывали по телефону. А крупные партии припасов в тюрьму доставляли конторы, принадлежавшие японцам, из Рочестера, или из более дальних мест.
Поэтому в Сципионе и начала входить в обращение японская валюта. Однако представители тюремной администрации или охраны в городке почти не показывались. Они жили в бараках к востоку от тюрьмы, и их жизнь оставалась такой же невидимой для обитателей нашего берега, как и жизнь заключенных.
____________________
Люди на нашей стороне озера, если они вообще думали о тюрьме, до той ночи, когда заключенные вырвались на свободу, были довольны, что там всем заправляют японцы. Новые владельцы свели потери от халатности или коррупции практически к нулю. За наказание преступников нашего штата они брали всего 75% той суммы, которую штату приходилось выкладывать раньше за те же услуги.
Местная газета, «Страж Долины», послала туда репортера, разнюхать, что же японцы делают иначе, чем раньше. Они по-прежнему возили заключенных в железных ящиках и показывали старые телепередачи, в том числе и новости, по случайному выбору, зато круглосуточно. Самая большая перемена заключалась в том, что Афины впервые в своей истории были свободны от наркотиков и состоятельным заключенным разрешали за деньги кое-какие поблажки. Охрану было очень непросто одурачить или подкупить – по-английски они почти не понимали и мечтали только об одном – чтобы поскорее кончились 6 месяцев их заморской службы и их отправили бы домой.
____________________
Обычный срок службы во Вьетнаме был в два раза длиннее, и сама служба в 1 000 раз опаснее. Кто станет винить образованных людей, имеющих руку в правительстве, за то, что они остались дома?
____________________
А еще одно маленькое японское новшество, о котором репортер не упомянул, заключалось в том, что охранники носили хирургические маски и резиновые перчатки на любом посту, даже на сторожевых вышках или на стенах тюрьмы. Разумеется, это делалось не ради того, чтобы не внести инфекцию при операции. Это должно было обеспечить им полную гарантию того, что они не привезут с собой на родину жуткую заразу, полученную от здешнего жуткого контингента.
____________________
Когда я поступил туда на работу, я отказался носить маску и перчатки. Как можно кого-нибудь чему-нибудь научить, вырядившись в такой костюм?
Ну вот я и подхватил туберкулез.
Кхе, кхе, кхе.
____________________
Я не успел заверить членов Совета, что ни в коем случае не сказал бы тех слов про Иены и минет, если бы была хоть малейшая опасность, что меня услышит кто-то из учеников, как фоновой шум на пленке изменился. Я понял, что сейчас услышу нечто, сказанное в другом месте. Слышался перестук шариков для пинг-понга, и какой-то картежник спросил: «Кто сдавал эту бодягу?» Какая-то девушка попросила кого-то еще принести ей крем-брюле, только, пожалуйста, без орехов. Она сказала, что сидит на диете. Иногда что-то громыхало, как далекая артподготовка, – это катали шары в кегельбане в подвали Павильона Пахлави.
Бог ты мой, как же я был пьян в тот вечер в Павильоне! Полностью потерял контроль над собой. Стыд и позор – появляться в таком виде перед студентами. Я буду раскаиваться в этом до смертного дня. Кхе.
____________________
Это было морозным вечером, в ноябре 1990, за 6 месяцев до того, как Попечители меня выгнали. Я знаю, что это было не в декабре, потому что Шлезингер все еще жил у нас, надоедая всем разговорами о самоубийстве. Он тогда еще не получил Стипендию Гения.
Когда я вернулся с работы в тот день, чтобы прибрать и приготовить ужин, в доме царил жуткий кавардак. Маргарет и Милдред, к тому времени одинаково безумные, разодрали все простыни на полоски. Я как раз перестирал утром все постельное белье и собирался сменить его вечером. Но им-то какое дело?
Они соорудили, по их собственным словам, паутину. Слава Богу, что не водородную бомбу.
Белые полотняные полоски, связанные узелками, пересекались густой сеткой повсюду, в передней и гостиной. Столбик на перилах лестницы они привязали к ручке входной двери, а ручку подсоединили к торшеру в гостиной, и так далее, до бесконечности.
____________________
Этот день с утра не сулил ничего хорошего. Я обнаружил, что все 4 колеса моего «Мерседеса» спущены. Опять кучка старшеклассников из городской школы, накачанная алкоголем и неизвестно чем еще, забралась сюда ночью, как партизаны во Вьетнаме, и «выпотрошили» мою машину, так они это называют. Они не просто спустили шины всех дорогих машин, припаркованных в нашем студенческом городке, но утащили с собой все ниппеля. У них по домам, как я слыхал, были полные банки и целые ожерелья этих ниппелей, в доказательство, как часто они выходили «потрошить». И каждый раз они добирались до моего «Мерседеса».
____________________
Так что, когда я запутался в паутине, сплетенной Маргарет и Милдред, нервы у меня были уже на пределе. Ведь это мне придется наводить тут порядок. Некому, кроме меня, перестелить постели, сменить простыни, а назавтра купить новые. Домашнюю работу я всегда любил – по крайней мере не придавал ей такого значения, как большинство людей. Но на этот раз это была уже не домашняя работа, а шут знает что!
А я оставил дом в таком порядке, когда уходил! И в довершение всего Маргарет и Милдред даже никакого удовольствия не получат, видя, как я путаюсь в их паучьих сетях. Они спрятались куда-то, их не было видно и слышно. Они думали, что я буду играть с ними в прятки.
