Перед ним возник здоровяк Шершень. Эрлом нервно затеребил дужку очков. Он боялся Шершня. Что опять понадобилось этому громиле темной ночью у Облезлых?.
— Открывай!
— A-а… разрешение у вас есть? — пробормотал охранник.
— Мне разрешено стереть тебя в порошок!
— Но я… я все-таки…
Эрлом приоткрыл дверь, продолжая бормотать:
— Мне же говорили, что…
— Закрой… — заревел Шершень.
Эрлом мгновенно захлопнул дверь.
— Открывай! — завопил Шершень.
— Так закрывать или открывать?
— Закрой пасть и открой дверь! — проорал Шершень, схватившись обеими руками за гарпун.
Стражник понял, что с таким пропуском не поспоришь.
Он открыл дверь, пропустил Шершня и снова ее закрыл.
— Надолго не задерживайтесь, — попросил он.
— Я сказал: закрой!
— Уже закрыл, — сообщил Эрлом и повернул ключ в замке еще раз.
Шершень частенько навещал Облезлых. Вчера вечером Эрлом был вынужден попросить его уйти: уж слишком сильно тот задержался в бараке. Какую еще гадость он задумал?
Охранник знал свирепость Шершня. Ходили слухи, что Нино Аламала, знаменитый художник, был убит. Охранники между собой перешептывались, что убил его не кто иной, как Шершень. Сам Эрлом по вечерам тайком рисовал. Он благоговел перед картинами Нино.
И для Облезлых посещения Шершня, по его мнению, ничем хорошим закончиться не могли.
Так, размышляя, он с тревогой ждал возвращения вооруженного гарпуном солдата.
Вдалеке громко праздновали день рождения. Орали, хохотали, топали ногами — словом, шумели до невозможности.
Как говорил друг Эрлома, дубильщик шмелиной кожи, шум стоял, будто муха летела. Дубильщики, они-то знают, какой шум могут поднять насекомые.
Эрлом хорошо себе представлял, что творится на празднике: начальнику подносят подарки, и все аплодируют под большим плакатом «С днем рождения, Джобар К. Амстрамгравомич!». Это было полное имя Мича, которым он пользовался только в торжественных случаях, потому что был не в силах произнести его целиком. Такое обилие буковок не умещается в его тесной черепушке, он всегда с трудом выдавливает из себя только первый и последний слоги — Джо Мич.
Прошло не меньше часа, когда Эрлом вдруг сообразил, что Шершень все еще в бараке у Облезлых. Он решил проверить, в чем там дело. Взял факел, отпер дверь, вошел, запер ее изнутри, а ключ положил в карман.
Огонек факела стал спускаться на дно котловины. Эрлом недовольно ворчал себе в бороду: «Я здесь не для того, чтобы сторожить других сторожей! Как смеет Шершень отлынивать от общего праздника?»
Вот Эрлом добрался до барака, где спали Облезлые. Он переложил факел в левую руку, а правую опустил на рукоятку ножа, который торчал у него за поясом. На самом деле он боялся вовсе не Облезлых, а Шершня. И в душе у него шевелилось дурное предчувствие.
— Шершень! — позвал он.
Никто не отозвался.
Эрлом сделал еще шаг к узкому входу в барак.
— Где вы?
Охранник остановился, поправил очки на носу, выставил вперед факел, задержал дыхание и вошел…
— А-а-а…
Вопль, сорвавшийся с губ Эрлома, превратился в жалобный стон. На лбу выступили капли пота, а глаза стали больше круглых стекол.
Эрлом едва не упал на землю, словно мертвый лист.
Картина, которую он увидел, была ужасна: посреди барака в луже крови плавали тела Облезлых. Позади них виднелся силуэт Шершня. Он сидел на ящике спиной к Облезлым и вытирал гарпун.
Эрлом, пошатываясь, двинулся к нему. Он уткнулся лицом в шарф, чтобы совладать с подступившей дурнотой.
— Что вы натворили?
Шершень обернулся… Но это был не Шершень. Лицо было куда симпатичнее. Через мгновение Эрлом получил удар по голове, упал и потерял сознание.
— Спасибо, Джалам, — сказал Тоби, выступая из темноты.
В руках он держал кол, которым огрел Эрлома. Посмотрев на охранника, Тоби вздохнул:
— Жаль, этот не из худших.
Джалам кивнул, соглашаясь. Он вошел в роль и теперь ему нравилось играть Шершня. Тоби с Джаламом обернулись к лежащим.
— Ну что, пошли?
Облезлые потихоньку зашевелились. Через несколько минут все мертвецы воскресли и сгрудились вокруг Тоби.
Его план сработал. Он обыскал карманы Эрлома и вытащил ключ. С помощью Облезлых подтащил стражника к Шершню, который тоже лежал без сознания.
Он, как и Эрлом, пал жертвой жуткого розыгрыша. Шершень принял за кровь знаменитый красный суп из тюремной столовой. Пленники не съели суп за обедом и обмазались им вечером. Тоби оставалось только как следует стукнуть застывшего в ужасе Шершня.
Джалам не сразу согласился играть роль злобного мучителя. Он не хотел надевать одежду Шершня. Ему не нравилось, что он должен стать кем-то другим.
— Я же не он, — твердил он.
— Конечно, нет. Вы только сделаете вид, будто вы Шершень.
— Но это неправда, Ветка. Я — это я, и я не могу быть им.
— Вы и будете собой, но, глядя на вас, можно будет подумать, будто вы — это он.
— Значит, я буду лгать?
— Да, будете, — заявил Тоби, рассердившись. — Будете лгать и спасете нам жизнь! Иногда, дорогой Джалам, не до правды!
Джалам со вздохом согласился, а Тоби уже пожалел о своих словах. Нет, правдой никогда нельзя пренебрегать!
Спектакль был сыгран, но старый Джалам не снял плаща Шершня. Он прогуливался по бараку, словно кинозвезда, строил страшные гримасы и, подражая интонациям Шершня, пугал соплеменников.
— Идемте же! — снова позвал друзей Тоби.
Облезлые выстроились в цепочку. Они покинули барак и поднялись к краю котловины, туда, где была калитка. Шли очень, очень тихо.
Тоби достал ключ и открыл калитку. Они покинули место своего заключения — теперь им предстояло выйти за пределы котловины.
Тоби сбегал из котловины Джо Мича второй раз. Во время первого побега ему было тринадцать. Тогда котловина была не глубже дырки, которую проделывает в коре дятел. С тех пор она стала глубокой раной, уходящей почти к сердцевине Дерева. При лунном свете Тоби осматривал причиненный Дереву ущерб.
— Ты знаешь, как отсюда выбраться? — спросил его Мика, держа за руку великана Льева.
— Да, знаю, — отозвался Тоби.
Несколько лет назад они сбежали отсюда вместе с Мано Ассельдором. Уже тогда ему удалось справиться со злобными выдумками Джо Мича. Тоби направился к тому месту в ограждении, где им повезло в первый раз.
