Ответом ей было молчание. Говорить с этой юной особой было явно небезопасно. Тишину нарушил молящий голос:
— А я? Может мне кто-нибудь помочь?
О помощи просил майор Кроло. Брюки, вздернутые подтяжками, безжалостно врезались в тело. А ноги в домашних тапочках были накрепко прижаты к земле.
Голубоглазый словно ничего не услышал и снова обратился к пленнице:
— Куда вы дели Великого Свечника?
— Вы очень скоро с ним встретитесь. Не сомневаюсь, что он нашел себе нового друга.
Оказывается, Элиза заперла горбуна в клетку светлячка, который освещал Яйцо. Там Свечника и нашли: он сидел в одном белье и держал в объятиях светляка, который, как видно, проникся к нему большой симпатией.
— Кто-нибудь мне поможет? — снова раздался вопль Кроло.
Повинуясь жесту начальника, два солдата подошли к майору.
Они собрались освободить его ноги.
— Нет! — завопил он. — Нет! Только не ноги!
Тогда они вытащили ножи, решив обрезать подтяжки.
— Не-е-е-т! — снова завопил он. — Не смейте!
Опасения Кроло были, само собой, верхом глупости. Он боялся, что, лишившись подтяжек, вновь станет тем, кем был раньше — Ролоком, злобным начальником фермы, которого во времена долгоносиков называли еще Малоголовым.
Ролок в свое время плохо кончил: стал шутом на той ферме, где поначалу был надсмотрщиком. Спасся он чудом. Последнюю букву в своем имени сделал первой. Прощай Ролок, здравствуй Кроло.
Если бы путем перестановки букв, можно было прибавить себе немного ума или сердечности, с какой охотой многие поменяли бы имена. Но поверьте: что Ролок, что Кроло — все одно и то же. Такой же злобный, такой же глупый!
Солдаты уставились на начальника, спрашивая взглядами, что делать? Тот недоуменно пожал плечами: до майора ему дела не было.
Элиза двинулась в путь, все остальные за ней. Над яичными куполами занималась заря.
Для майора Кроло, который так и висел на подтяжках, день начинался нерадостно.
«Что бы я сделала? Открыла бы рот и глаза, подставив лицо дождю. Что бы я сделала? Погрузила бы руки в горшок с медом…»
Прошел уже не один час. Элиза опять лежала на ярко-желтом матрасе в Яйце. Она словно рассталась с телом, мысленно улетев далеко-далеко. Было время послеобеденного отдыха. Она лежала на спине в зеленом платье, устремив взгляд на огромный свод Яйца. Одним краем простыни она прикрыла себе ноги, другим — голову. Ветер, бушевавший ночью, стих, будто в начале зимы вдруг наступил летний день. В лучах солнца скорлупа казалась полупрозрачной и светилась. Тюрьма была золотой. Дворцом без дверей и окон.
Элиза представляла себе, чем бы занялась на свободе.
«Потерлась бы спиной о почку, пробежалась по первому весеннему листку, поплавала в любимом озере, натянула гамак среди крайних веток, легла бы и смотрела на облака…»
Ей предложили сделать из Яйца царские покои, но она отправила рабочих восвояси и постелила на дно свой желтый матрас. Больше ничего не захотела. Остальная часть Южного Яйца пустовала. Как же давно Элиза жила в плену!..
«Я бы влезла на гору и добралась до Мохового Леса…»
Элиза задумалась о своем бегстве прошлой ночью. Она никак не могла понять, что же ее подвело. Кто предупредил солдат? Кто мог шаг за шагом проследить план, который был известен только ей?
Элиза продолжала смотреть вверх, на купол Яйца. Разогретое солнцем, оно стало похоже на печку, в которой испекся душистый кекс из листьев и ждет, когда же его попробуют.
Тень. Снова Тень.
Тень Вершины.
Элиза в глубине души ждала ее — и она появилась.
Тень двигалась по поверхности скорлупы, чуть зернистой и полупрозрачной. Солнечный свет позволял Элизе следить за ней изнутри. Тень добралась до самой верхней точки Яйца. Сердце Элизы забилось быстрее. В последние дни туман мешал ей наблюдать за Тенью, которая с некоторых пор была девушке небезразлична.
Откуда взялось это существо, которое не боялось высоты и каждый день навещало ее, оставаясь неузнанным?
В надежно защищенную крепость проникло дуновение тайны. Мужество, неожиданность, мечта — у Тени было все, чего так хотелось Элизе. А может, еще и добрая воля. Кто знает, вдруг Тень ей поможет?
Тень застыла на своде Яйца. Там, где была проделана узкая щель. Через нее, очевидно, опустошили Яйцо в эпоху большого строительства. Во время дождя Элиза ловила свежую воду, которая сочилась сквозь это отверстие.
Именно там Тень и застыла.
Всякий раз повторялась одна и та же игра. Элиза знала: на нее смотрят. Она широко раскрывала глаза и лежала не шевелясь. Тень тоже не двигалась. Тянулись минуты, полные напряжения. Что это значит? Элиза не могла понять.
У двери послышался шум, Тень скатилась вниз и исчезла.
В Яйцо вошел человек. Это был начальник охраны, немолодой мужчина с голубыми глазами. Он снял длинный плащ и остался в жилете из мохового фетра, к которому жалом шершня был прикреплен мех. Элизе нравилась его старомодная элегантность, широкие штаны, поношенный синий шарф, но сам по себе мужчина внушал ей ужас.
Звали его Арбайенн, и он был столь же любезен, сколь безжалостен.
— Я вошел без разрешения, простите меня, госпожа. Но и вы поступили точно так же, покинув свою комнату.
— Чем же заниматься в тюрьме, как не сбегать?
— Вы не в тюрьме.
— Выдумка вашего хозяина. Мог бы придумать что-нибудь поинтереснее.
Все это время Элиза лежала, но теперь села, сдернув с головы простыню.
На лице Арбайенна мелькнуло удивление. Он никак не мог привыкнуть к ежику на голове Элизы.
После того как она обрилась, при взгляде на нее невольно хотелось плакать. Но ее лицо было так необычно и выразительно, что гость колебался между сочувствием и восхищением.
Много месяцев назад, когда она только появилась в Гнезде, Арбайенн поразился ее длинным густым волосам. Но однажды утром увидел ее обритой. Она совершила это преступление ночью, когда была одна. И бросила косу в лицо хозяину. Она догадывалась, что он не станет жениться на девушке, похожей на каторжанку, — дождется, пока отрастут волосы.
Арбайенн сделал к ней шаг.
— Хозяин собирается уезжать. Он хотел бы с вами поговорить.
— У меня нет хозяина.
— Ваш жених.
Элиза засмеялась, скорчилась от смеха на ярко-желтом матрасе.
— Мой хозяин, мой жених… Кем еще он желает быть? Моим поваром? Карманной собачкой, братом, слугой, садовником?
Арбайенн прошептал:
— Вполне возможно, госпожа, он готов быть для вас всеми одновременно.
