Друзья работали под проливным дождем два дня и соорудили добротную зеленую лодку. Она была чуть ли не в сантиметр длиной. Свежий стебель делал ее устойчивой и плавучей. Путешественники управляли лодкой с помощью двух длинных шестов.
Вода между тем продолжала подниматься.
Ни для кого не было секретом, что осенью равнина превращается в лес, стоящий в воде.
Путешествие по затопленному лесу продолжалось не одну неделю. Тоби казалось, что время замедлило ход. День за днем лодка скользила между зелеными стволами. На носу судна они устроили небольшой шалаш; в нем спал один из путешественников, пока двое других, упираясь шестами, толкали судно вперед. Дождь лил не переставая.
Тоби любил путешествовать по воде.
Ему нравилось медленное течение времени, размеренная и однообразная жизнь на лодке, дни, почти не отличимые друг от друга. Волосы и одежда никогда не просыхали. Капли дождя звонко ударялись о поверхность болота, а затем расходились кругами, сплетаясь в причудливую паутину.
По утрам, еще до рассвета, пока мальчики спали, Джалам купался в ледяной воде. Тоби, приоткрыв глаза, иной раз видел, как он вылезал из воды в ноябрьский холод и заворачивался в свой длинный плащ. Потом отвязывал лодку, начинал работать шестом и, если видел, что Тоби проснулся, предлагал ему выпить чашку горячей воды.
Джалам внимательно проживал каждую минуту своего последнего путешествия.
По вечерам Тоби разводил костерок на какой-нибудь кочке и стряпал по пояс в воде.
В остальное время не происходило ровным счетом ничего. Однако Тоби хватало движения лодки вперед, доносящихся издалека лягушачьих концертов, журчания воды, проплывающего мимо травяного леса.
За долгие, растянувшиеся по воде недели Тоби начал по-новому слышать голос своих воспоминаний. Словно осенние дожди смыли с памяти запорошившую ее пыль.
Поначалу Тоби почувствовал, будто в его сердце зашевелился черный ком. Очнулись живыми и невредимыми кошмары, мучившие его на Дереве. Его бегство, страх. Он снова бежал, прыгая с ветки на ветку, гонимый несправедливостью своего народа. Он снова был в аду тюрьмы Гнобль. Снова переживал все, что покинул, уйдя к Травяному Племени.
Но мало-помалу чистая дождевая вода смыла черноту, и все, что ему предстояло вернуть, засияло несказанной красотой.
Он вновь увидел родителей — Сима и Майю. Они улыбались ему из сгущавшейся над лодкой болотной тьмы. А их голоса… Тоби боялся, что позабыл их, но голоса тоже вернулись и иногда говорили с ним шепотом.
В такие минуты он словно чувствовал прикосновение их губ к своему уху. Тоби закрывал глаза и осторожно вытягивал руки — в надежде коснуться шелкового шарфа матери и по нему, как по веревочной лестнице, добраться до ее щек, волос…
Ловил же только воздух, влажный воздух дождливого дня. Но это его не огорчало: он был счастлив, ощущая ее близость.
Тоби пытался представить, что сейчас происходит с родителями. Они по-прежнему находились в лапах Джо Мича. Дождутся ли возвращения сына? Открыл ли Сим своим врагам секрет Балейны, который может стать для Дерева смертельным?
Воображение юного путешественника тревожил еще один призрак.
Только он укладывался в шалаше на отдых, как чувствовал прикосновение чьей-то руки к своей ладони.
— Подожди, — бормотал он во сне. — Подожди меня, я еще сплю. Мне нужно набраться сил.
Ему казалось, что рука тянет его за собой, пытается увести. Она была очень настойчивой, эта рука.
— Не сейчас, — отвечал Тоби. — Мне нужно закончить путешествие.
Но он не противился этому приглашению — оно было ему приятно. Сонный голос звучал ласково и, ободренная его лаской, рука не спешила исчезать.
— Я непременно приду, обещаю. Только дай мне время добраться до Дерева.
Тоби просыпался, назвав призрак по имени:
— Элиза.
И понимал, что высунул руку из шалаша и ее ласкает дождь. Приглашение исходило от капель. Тоби вздыхал, встряхивал руку, но не убирал, чтобы как можно дольше ощущать прикосновение дождевых пальцев Элизы.
Однажды Тоби вновь попытался заговорить со старым Джаламом об Изе. В этот момент они оба старательно налегали на шесты.
— Я рассказал тебе все, что знаю, — ответил Джалам. — Она жила с нами среди травяного леса, но в один прекрасный день исчезла. Ушла. Больше я ничего не знаю.
— Но вы начали мне рассказывать…
— Больше я ничего не знаю.
Тоби не мог так легко отступить, он хотел понять.
— Но… — начал он.
Лицо Джалама стало непроницаемым.
— Больше я ничего не знаю, Ветка.
В колючих зарослях Джалам заговорил только потому, что готовился к смерти. Но вместе с надеждой на жизнь к старику вернулась и его замкнутость. Лучше бы он сохранил открытость последних минут навсегда…
Однако Джалам захлопнул дверь своих воспоминаний.
Дверь…
За годы, проведенные Тоби на равнине, он ни разу не видел ни одной двери. Колоски всегда стояли настежь открытыми. Тоби забыл, что на равнине, впрочем, как и повсюду, двери, существующие только в голове, можно закрыть одним неловким движением и закрыть навсегда.
Джалам молчал. Тоби, держась обеими руками за длинный шест, отталкивался. И размышлял.
У Травяного Племени много тайн и страхов.
У Илайи, старшей сестры Лунного Диска, в глубине глаз множество дверей, запертых на все замки. Тоби никогда не пытался их открыть. Он держался в стороне от ее тайн, просто радуясь, что у него такая заботливая подруга.
Но было достаточно малости, чтобы все затворы рассыпались в прах.
Илайя полюбила Тоби.
Его обдало огнем сжигающей ее страсти. В этот огонь она бросила все: потерю родителей, гибель жениха, все несчастья, которые испытала с детства.
Илайя превратилась в сухой стебель отчаяния, готовый запылать по милости первого встречного.
Когда он сообщил о своем отъезде, она стала одержима одной-единственной мыслью — удержать! Была готова даже на убийство, лишь бы он остался с ней.
— Удочка потяжелела.
Тоби очнулся от своих мыслей.
— Что-что?
— Удочка потяжелела.
Тоби положил шест и поймал привязанную рядом веревку. Это и была удочка, и он торопливо вытянул ее из воды.
— Личинка, — сказал Джалам, помогая Тоби вытащить добычу. — Личинка комара. Моя жена готовит из них чудесное рагу.
