– Куда? – окликаю. – Я с тобой! – И, не глядя, передаю визитку вкупе с сотовым Маришке.
Но она не берет, а вместо этого хватает меня за запястья и сжимает крепко, до онемения. В недоумении оборачиваюсь к ней и вижу в некукольных зеленых глазах отражение утренних слез.
– Жди внизу, – жестко приказывает Павел. – Если через две минуты не вернусь, значит, эт самое…
Железная дверь за ним медленно и бесшумно закрывается.
– Пусти! – прошу Маришку. – Больно же!
– Две минуты, – твердит она, каменея лицом. – Всего две минуты.
Беззвучно борюсь с собой. Потом с ней.
Но заняты руки. К тому же Маришка, когда это необходимо, может быть очень сильной.
Первая минута ожидания вытягивается в половину вечности.
– Пусти, – мягко урезониваю. – Это же смешно!
– Так смейся! – разрешает Маришка.
– Слышишь?.. – спрашиваю, чтобы отвлечь, но в этот момент слышу сам.
Внутри пристройки что-то с грохотом рушится, Маришка на секунду отвлекается, а я оказываюсь на свободе и как был, с сотовым в левой руке и визиткой в правой, взлетаю вверх по ступенькам.
«Жаль, – успеваю подумать, – перед смертью не запишешься».
И отскакиваю назад, когда распахнувшаяся дверь пытается припечатать меня к перилам крыльца.
Появляется рыжий с дипломатом под мышкой, за ним – лысый со сдувшимся рюкзаком, как будто прилипшим к спине. Моей реакции и сообразительности хватает лишь на то, чтобы отступить, убраться с их пути и прикрыть спиной Маришку. Рыжий удостаивает меня благожелательным взглядом серых, в мелких красных прожилках, глаз и, позвякивая, сбегает с крыльца. В свободной от дипломата руке у него крепко зажаты две бутылки водки; позвякивают, соударяясь, именно они. Горлышки еще двух бутылок выглядывают из карманов плаща лысого.
Провожаю их растерянным взглядом и, опомнившись, мчусь наверх, к Пашке, но он сам уже выходит мне навстречу. С непонятным, лишенным всяческого выражения лицом.
– Что? – Бросаюсь к нему. – Что они сделали?
– Да в-вот, – Пашка вынимает из кармана руку с пистолетиком и задумчиво рассматривает, – водки купили.
– А что у них в дипломате? – спрашивает Маришка. – Ты видел?
– И в рюкзаке! – добавляю. А сам верчу Пашку перед собой так и эдак, оглядываю спереди, сзади, сбоку, сверху, хлопаю по спине, рукам, плечам, голове… Все цело, все. Только пиджак немного замызган на правом плече.
– Ты не поверишь, – обещает Пашка. – П-пустые бутылки. Кстати, хватит по мне стучать.
– А что гремело? – спрашиваю. – Ты стрелял?
– Не-а. – Пашка трясет головой, и на его лице постепенно проступает осмысленное выражение. – Это я плечом. Там ящики пустые стояли. Задел неудачно.
Мы синхронно поворачиваем головы на восток, туда, где в просвете между двумя домами еще видны силуэты удаляющихся краснокожих. Их затылки на небесно-голубом фоне похожи на два крошечных заходящих солнца.
– Что-то я тогда не поняла, – высказывает общее мнение Маришка, – почему у них такие красные… эти?..
– Алкоголики, – раздается прямо над ухом баритонистый рокоток. – С ними мы пока ничего не можем поделать.
Посетивший меня столбняк не мешает мне, однако, повернуть голову, чтобы посмотреть на говорящего.
Впрочем, что на него смотреть? Почти такой же, каким я впервые увидел его ровно неделю назад. Те же борода, синие кроссовки с тремя белыми полосками и бабочка оперного певца. Только на плечах теперь бежевая болоньевая куртка. Расстегнутая, естественно. Под ней – расстегнутый пиджак поверх расстегнутой жилетки. Дальше – белая сорочка – по счастью, хотя бы ее удалось застегнуть на выпуклом и округлом как у беременной географички животе. И лицо, кажется, еще больше подобрело по сравнению с прошлым разом. Но не сильно, на пару сантиметров.
Судя по выражению Маришкиного лица, не я один не заметил, как он подошел к нам сзади. Подкрался…
Пашка поспешно прячет в кулаке грозное табельное оружие и беззвучно шевелит губами:
– Самаритянин?
Но наш новый собеседник слышит и баритонисто хохочет в ответ.
– Ой нет! – сквозь смех заявляет он и даже всплескивает руками в жесте: ой, сдаюсь, ой, насмешили! – Только не самаритянин! Лучше уж по примеру милой дамы зовите меня «толстым». Так привычнее.
Маришка вспыхивает на миг и, как обычно, застигнутая врасплох, переходит в контратаку.
– Вы сказали: «пока», – напоминает она.
– Когда?
– Вы сказали: «С этими мы пока ничего не можем поделать». Что вы имели в виду, говоря «пока»?
– Ах, вы об этом, – вздыхает добрый самаритянин. – Погодите, вот покончим с убийством как явлением, займемся медленными самоубийцами: алкоголиками, наркоманами…
– Это как это? – интересуется заинтригованный Пашка.
– Вы не торопитесь? – спрашивает самаритянин. Так спокойно, будто это нас, а не его в данный момент ждет заполненный наполовину малый концертный зал, готовый внимать, возражать, пропускать мимо ушей, цепляться к словам, скептически поджимать губы, бросать остроумные реплики с мест, верить. – Тогда давайте пройдем через парк…
Он галантно предлагает руку Маришке, дружески придерживает Пашку за локоть и увлекает обоих за собой. Они идут неспешным шагом, и я, как привязанный, плетусь следом.
В одной руке у меня крохотный меч с кнопочками и напоминающим антенну лезвием, в другой пухлый щит из коричневой кожи, и сам я чем-то неуловимо похож на телохранителя.
При виде нас она не смогла сдержать слез. От радости.
– Так вы вместе? – всхлипнула. – А я-то… – Синие старческие пальцы смахнули слезинку с морщинистой синей щеки. – Вы уж извините, что сразу не призналась. Мало ли, думала, вдруг вы из милиции?
– А мы и есть из милиции, – улыбнулся Пашка. – Хотите, удостоверение покажу?
Старушка-уборщица попятилась, глядя на нас с испугом и недоверием.
– Не нужно бояться, – успокоил ее самаритянин. – Милиция – она тоже разная бывает. – Посмотрел на Пашку. – Ну! Что же вы!
– А вы сами? – спросил тот, – разве не можете?
Самаритянин вздохнул.
– Я же объяснял…
– Ладно, ладно, – торопливо согласился Пашка. Обернулся к уборщице. Простер над ней руку, потом, устыдившись, убрал, покосился на самаритянина и сцепил клешни за спиной. – Я… прощаю вас.
– Спасибо вам, – поблагодарила старушка, на глазах светлея лицом…
– Как вы это делаете? – спросил Пашка на подходе к зрительному залу.
– Я? – удивился самаритянин. – А вы?
– Спрошу иначе. Кто все это начал?
