– Пробраться в головной вагон и захватить поезд! – сияя глазами, предложил Игорек. – Заставить машиниста остановить поезд, потом аккуратненько его развернуть… Только не спрашивайте меня как! – Он засмеялся. – Я пока еще маленький.
– А нет здесь какого-нибудь стоп-крана? – неуверенно спросила Лида.
Все покосились на нее, а я в очередной раз умилился: какая же она все-таки красивая!
– Нет, – с сожалением ответил Петрович. – Стоп-крана нету.
– Так вот, к вопросу о том, как попасть в кабину машиниста, – перехватил инициативу Ларин. – Я могу предложить пять возможных вариантов.
Я с интересом посмотрел на него. Все-таки хорошо, что я ему не врезал. Иначе вариантов стало бы как минимум десять.
– Во-первых, кто-нибудь из нас, желательно тот, кто половчее, может через разбитое окно забраться на крышу, и по ней, перепрыгивая с вагона на вагон, добраться…
– Э! – встрял Петрович. – Можно сказать? Там не больно-то попрыгаешь. Разве что по-пластунски. Ты учти, мы тоннель впритык строили, чуть не вровень с крышей. Потому что в спешке, да и термотитана, стенки укреплять, на высокие профиля не напасешься. Так что там зазору – сантиметров двадцать всего.
– Отлично, – сказал Женя преисполненным оптимизма голосом. – Тогда переходим ко второму варианту. Пусть кто-нибудь из нас, желательно тот, кто посильнее…
Тут я, к стыду своему, заметил, что слушаю Женю крайне невнимательно. «Последовательно преодолевая межвагонные перекрытия посредством разбивания стекол каким-нибудь предметом», – мысленно повторил я за ним и попытался осмыслить фразу. Тщетно. Из головы почему-то не шло обнаженное девичье колено и все, что с ним связано. Колено с детской непосредственностью тыкалось мне в больной бок, говорило: «Посмотри, какие!» и улыбалось одной ямочкой. Женя как раз произносил свое «И, наконец, в-пятых…», когда я перестал бороться с собой, с непонятной надеждой посмотрел в сторону двери, связывающей наш вагон с предпоследним…
И увидел «милиционера».
Он стоял, как сказал бы Петрович, «аккурат у той двери», более того, хотя дверь в данный момент была закрыта, вероятнее всего, именно через нее «милиционер» попал в вагон. Это предположение нравилось мне больше, чем пара-тройка других, незамедлительно возникших в голове. От него по крайней мере не попахивало мистикой.
Выглядел «милиционер» от силы лет на девятнадцать, был уже меня в плечах и на полголовы ниже. Что еще? Глаза неопределенного цвета, очень большие, губы пухлые, нос… как нос, общее выражение лица – довольно туповатое. Что и не мудрено: ведь паренек не меньше меня был удивлен фактом нашей встречи. Несколько секунд мы молча и изредка помаргивая пялились друг на друга, подобно паре тонкорунных овнов. Кстати, о тонкости руна. «Милиционер» был выбрит, на голове – полный ноль, лишь небольшие островки растительности на плоском животе и женоподобной груди. Да, забыл отметить, что форма на «милиционере» была необычная, я бы сказал, пляжного типа: просторные белые шорты с широким ремнем, невразумительные сандалии и белая же портупея на голое тело. Как раз портупея и помогла мне сделать вывод о роде деятельности незнакомца. Она была в точности такой, какую носили постовые в добрых советских фильмах семидесятых годов. Только кобура крепилась не к поясу, как у них, а болталась подмышкой, вдобавок из-за спины у парня выглядывал автоматный ствол. Впрочем, для данного климата, если не сказать местности, этот костюм вполне подходил.
«Милиционер», надо отдать ему должное, вышел из оцепенения на несколько секунд раньше, чем я. Он моргнул разок, по инерции или для ровного счета, сменил выражение лица с тупого на профессиональное и сделал шаг вперед, поддевая большим пальцем ремень автомата.
– Люди! – негромко позвал я. – Отвлекитесь на секунду.
– Таким образом… – сказал Ларин и замолчал, с неудовольствием глядя на меня.
– Вон. – Я качнул головой влево.
«Милиционер» приближался, слегка косолапя для большей устойчивости на тряском полу. Он уже сдернул автомат с плеча, но держал пока небрежно, ухватив одной рукой под цевье, как бы не собираясь никому угрожать, а так, на всякий случай.
Теперь для четверки моих попутчиков наступила очередь впадать в ступор. Все взгляды были устремлены на «милиционера», все слова, рвущиеся с языка, остались невысказанными, только Игорек выдохнул негромко что-то двухбуквенное, вроде «ах!», после чего шепотом конкретизировал:
– АК – семьдесят четыре.
– Рядовой отряда милиции особого назначения третьего уровня Савельев! – громко и длинно представился «милиционер», останавливаясь в нескольких шагах от нас.
Ответного представления не прозвучало, впрочем, едва ли рядовой Савельев его ожидал.
– Тэ-э-эк, – глубокомысленно протянул он, откровенно разглядывая нашу компанию. – Нарушаем, значит. Стекла разбиты, бутылки тоже… – Он поковырял носком сандалии в груде осколков, поднял с пола зеленый осколок и с тоской поглядел сквозь него на свет лампочки. Наконец, констатировал: – Выходит, пили. Тэ-э-эк… И еще… – Он жадно принюхался. – Дымом пахнет! Курили, значит? – И с надеждой заглянул каждому в глаза.
– Не курим, – пробурчал Ларин.
– Что ты сказал? – Рядовой резко обернулся к Жене.
– Не курим, – повторил тот внятно, опуская глаза.
– А-а… Жаль. А зачем в вагон забрались? – спросил Савельев и сам себя перебил: – Отставить! Я спрашиваю, каким путем проникли в вагон?
Признаться, в других обстоятельствах именно этот вопрос я охотно задал бы ему самому. Но почему-то загадочная штука жизнь устроена так, что «другие обстоятельства» никогда не наступают, и приходится довольствоваться теми, что есть, то есть данными. А в данных обстоятельствах раздражать этого… рядового третьего порядка… или разряда?.. или все-таки уровня?.. в любом случае, не стоило. Поэтому я ответил как можно спокойнее и понятнее:
– Обычным путем. Зашли на станции, сели и поехали.
– На станции? – Савельев недоверчиво посмотрел на меня. – На какой?
– Добрынинской, накх, какой же еще! В некотором роде, на Парке Культуры. На Сходненской! На Комсомольской, – одновременно ответили Петрович, Ларин, Игорек и Лида, соответственно.
– На Павелецкой, – подытожил я.
– Да? – На лице рядового отразилась растерянность. – Это в Москве, что ль?
Я кивнул. Выражение его лица усугубилось. Рядовой был близок к тому, чтобы почесать пятерней в затылке, и сдерживался лишь оттого, что чесать там особо было нечего.
– И что мне теперь с вами делать?
– А какие варианты? – спросил я, на всякий случай, подтягивая левую ногу и ставя ее на носок.
– Да вообще-то, – рядовой ухмыльнулся, – если по инструкции, то никаких. У меня вообще-то приказ: всех посторонних, кого замечу, без разговоров пускать в расчет. – Он повторно ухмыльнулся и даже всхохотнул слегка, маскируя неловкость.
