– Дела давно минувших дней?
– Типа того. Мне их это… импла… имплантировали! Чтобы пробки из бутылок легче было вынимать.
Я заметил, что мой собеседник уже изрядно пьян, и уверенно потянул бутылку из его рук. На этот раз «Херес» поступал в организм значительно легче. В динамике между тем зазвучал новый голос. Андрей Макаревич исполнял со стены песню, которая мне в общем-то нравилась, но сейчас, когда я пропускал ее текст через фильтр собственных ощущений, казалась несколько… неправильной, что ли?
«Вагонные споры – последнее дело,
Когда больше нечего пить,
Но поезд идет, бутыль опустела,
И тянет поговорить…»
Уже в первом четверостишии я насчитал две несообразности. Во-первых, пить еще было чего: бутыль опустела только наполовину, а во-вторых, говорить почему-то совершенно не хотелось. Однако молчать хотелось и того меньше, поэтому я решил поделиться своими наблюдениями с Евгением, который уже начал клевать носом.
– Забавная у них подборочка.
– А? – Он вздрогнул и перевел на меня мутный взгляд.
– Я говорю, забавная подборка песен. Все про поезд, как будто специально.
– А-а-а. – Евгений встряхнул головой и отрывисто пропел: – Поезд мчи… Ца! В чистом по… Ле! – И через паузу, заполненную тихим бульканьем, сделал собственный прогноз: – Подожди, сейчас еще БГ запоет. «Этот поезд вовне» и все такое… Предлагаю выпить за него.
– За БГ или за поезд? – зачем-то уточнил я, хотя был заранее согласен с любым вариантом ответа.
– За БГ конечно!
Мы выпили – в силу известных причин, не чокаясь и даже не одновременно.
– Кстати, – я плавно поменял тему разговора, – у тебя часов нет?
Евгений подогнул правый рукав куртки, задумался, затем переложил бутылку в другую руку, подогнул левый рукав и снова задумался.
– На моих двадцать минут двенадцатого, – определил он.
– Тоже встали? – Я посмотрел через его плечо. Часовая и минутная стрелки на циферблате действительно складывались в 23:20, а вот секундная уверенно указывала куда-то на север.
– Блин! – так или примерно так отреагировал Евгений. Он приложил левое запястье к уху и сокрушенно вздохнул. Но уже через секунду его глаза подозрительно заблестели. – Или это не с часами? – советовался он сам с собой. – Или это просто со временем? Ты не заметил, как стало жарко в вагоне?
Я кивнул. Сложно было не заметить.
– Так, все сходится, – обрадовался он.
– Что сходится-то?
– Все! – Евгений сделал всеобъемлющий жест руками, и я воспользовался ситуацией, чтобы завладеть переходящей зеленой бутылкой. – Гора с горой, человек с человеком, ряд Тейлора… с этим, как его… остаточным членом!
– А поподробнее? – попросил я.
Он с выражением полного удовлетворения на лице откинулся на спинку сиденья и почти обиженно напомнил:
– Ты же говорил, что изучал в школе физику.
– Ну как изучал… – начал было оправдываться я.
– Так значит, имя Бойля… Бойля… – Евгений с мольбой посмотрел на меня.
– Мариотта?
– Ага. Так значит, имя Бойля-Мариотта вам должно быть знакомо? – спросил Ларин, совершенно меняя тон. Теперь он представлялся мне экзаменатором.
– Знакомо. Только это два имени.
– Тем более! – Он многозначительно поднял указательный палец, затем, не прекращая движения, поправил сползающие с носа очки – Вспомните пожалуйста, формулировку закона Бойля-Мариотта в его канонической форме.
– Не, не помню… – признался я. – Хоть в канонической, хоть в какой.
– Ай-ай-ай! – Евгений покачал головой. Видимо, движение ему понравилось настолько, что он решил его повторить. – Ай-ай-ай! Нельзя забывать такие элементарные вещи. Ну да я вам напомню… Закон Бойля-Мариотта в канонической форме гласит, что «П» на «В», деленное на «Т» есть постоянная… Планка… И все! Выше планки уже не прыгнешь! Осталось только правильно понять формулировку закона применительно к нашим условиям. Что мы имеем? Вот, скажем, что в нашей ситуации означает «П» в числителе?
– Плотность? Давление? – пытался вспомнить я. – Нет, не помню!
– «Пло-отность»! «Давле-ение»! – передразнил меня Евгений и снова резко преобразился. Из экзаменатора стал доктором. – Что же вы, голубчик? За давлением надо следить! При вашей-то плотности… Вы это… ешьте больше клюквы и почаще бывайте на свежем воздухе. А главное – никакого спиртного! – Он неожиданно ловко выхватил у меня бутылку и, вылакав грамм семьдесят «Хересу», продолжил урок. – Нет, молодой человек! «П» в числителе дроби в данном случае означает «поезд». «В», соответственно, «вагон». Осталось решить, что же такое «Т» в знаменателе? А?
– Температура? – нерешительно предположил я.
– Отчасти, – согласился Евгений. – Но еще и время. Его ведь тоже обозначают буквой «Т». Вы согласны?
Я кивнул.
– Так что же мы получаем в итоге? Если с «П» и «В» мы ничего поделать не можем: ни остановить «П», ни, скажем, отцепить от него «В», значит, они ведут себя как константы. В правой части уравнения – тоже постоянная. То есть, остаются только две переменные: «температура» и «время», причем обе в знаменателе. Следовательно, зависимость между ними – обратная. И чем сильнее повышается температура, тем сильнее понижается время… То есть, замедляется.
Наверняка виной тому был «Херес», но цепь умозаключений Евгения показалась мне довольно логичной… Логичной как сон программиста!
Это образное сравнение настолько понравилось мне, что я решил его во что бы то ни стало запомнить. Без особой, впрочем, надежды.
– А-а… Почему температура-то повышается? – спросил я голосом доверчивого студента.
– А хрен его знает! – как-то совсем не по-экзаменаторски ответил Евгений. – Может – мы надышали? – И мастерски сменил тему. – Допивать будешь?
Я поспешил всем своим видом показать, что да, пожалуй, буду.
«И оба сошли где-то под Таганрогом,
Среди бескрайних полей.
И каждый пошел своею дорогой,
А поезд пошел своей»,
– сладковатым, как последние капли «Хереса», голосом закончил свою песню лидер «Машины времени». А я подумал, что и мы, случайные пассажиры вагона номер 59066, вот так же сойдем где-нибудь под Таганрогом. Только пока непонятно, с поезда или с ума.
А потом – это было настолько забавно, что я даже толкнул Евгения в бок – действительно запел Гребенщиков. Правда, не про «поезд вовне» и даже не по-русски, но не узнать его лиричный, слегка вибрирующий на окончаниях строк голос было невозможно. Общий смысл песни я не уловил, но выхваченные из контекста слова про «прекрасный голубой поезд» вдруг осветили сумрачный карцер моей души тонким лучиком неясной и, казалось бы, ничем не обоснованной надежды.
