Их было всего пятеро. Или лучше сказать, нас было всего шестеро. И каждый был занят собственным делом.
Игорек с нескрываемой радостью смотрел на меня. Ему явственно импонировала та целеустремленность, с какой я вот уже во второй раз безуспешно пытался покинуть вагон. Ничего, ничего, пусть улыбается. Даже спортсменам обычно дают третью попытку. Марафонцы – не в счет…
Сын Инчучуна нежно прикладывался губами к баночке «Хольстена», который из светлого успел стать темным, и бросал на меня исподлобья нетрезвые и, как мне показалось, насмешливые взгляды.
Спящий пенсионер перевернулся на спину, вытянув ноги в черных лакированных ботинках с грязными подошвами, и сопел теперь в точности как ежик, взбирающийся на вершину Аю-Дага. Выглянувшие из-под брюк серые шерстяные носки не только не разрушили сходства пенсионера с Томми Ли Джонсом, но странным образом его усилили. Несколько боевых наград бесстыдно задрались вверх, наглядно демонстрируя несостоятельность тезиса об обратной стороне медали.
Кроме того, в дальнем конце вагона друг напротив друга сидели две пассажирки. В одной из них, занимающей место по правую сторону от прохода, я опознал уже известную мне девушку-мечту. Ее присутствие не вызвало в моем сердце никаких чувств: находясь в каких-нибудь двадцати шагах от меня пространственно («Пятнадцать гигантских и три лилипутских», – машинально поправил я сам себя), она оставалась совершенно недосягаемой в плане духовном… Как, впрочем, и в физическом. Она что-то писала в тетрадке, разложенной на ее – мне захотелось укусить собственный локоть! – коленях. Спину при этом она держала на удивление ровно, лишь слегка вытягивая шею.
Я усмехнулся. Ни одного читателя на весь вагон, не считая меня. Зато вот уже второй писатель… Писательница. Череда аккуратных строчек возникла перед моим мысленным взором. «Сережа, милый! – с высокой степенью вероятности писала очаровательная пассажирка. – Согласна, эта форма общения довольно необычна между двумя близкими людьми и не представляется мне наиболее удачной, но лучше уж я выскажу все то, что давно уже собиралась, так, чем при личной встрече, когда каждое слово становится результатом долгого, порой мучительного выбора, а, будучи произнесенным, оказывается неуместным и не аутентичным тому смыслу, который было призвано передать. Кроме того, я не уверена, что смогу произнести все это, глядя в твои глаза, такие…» Дальше, по моему мнению, начиналось нечто чересчур личное.
Я оставил в покое девушку-мечту и перенес свое внимание на ее соседку. По-моему, она находилась в вагоне еще до того, как я вошел. Мне удалось опознать ее по белому, рельефно выгибающемуся на груди свитеру. Кроме свитера, на ней были банального цвета джинсы и высокие, до колена, шнурованные сапоги. Волосы длиною до плеч, то есть чуть короче, чем мне нравится, имели коричневый цвет, а лица девушки я с такого расстояния толком не видел.
И все. Больше в нашем вагоне никого не было. Как, пожалуй, и в соседнем, предпоследнем, где с самого начала не горел свет.
Я постоял еще немного у дверей, расслабленно провисая на поручне и размышляя, стоит ли мне вернуться на место или лучше дождаться следующей остановки, на которой – с вероятностью в сто пятьдесят процентов – я все-таки покину вагон. В итоге я все-таки сел.
– А сейчас вы почему не вышли? – с искренним весельем в голосе поинтересовался Игорек.
– Ностальгия, – кисло пошутил я и задал наконец вопрос, который беспокоил меня вот уже, почитай, три последних станции. – Слушай… А куда мы едем? То есть… – Сообразив, что сморозил глупость, я попытался исправиться. – Я имею в виду, мы все еще на кольцевой? Просто все эти шарики, ролики, подшипники… Откуда они взялись, ты не знаешь?
– Не-а. – Игорек убедительно помотал головой. – Не знаю. Я обычно с мамой езжу, на машине. У нее девяносто девятая…
Похоже, он действительно не знал ответа на интересующий меня вопрос. И ни капельки не волновался по этому поводу. Равнодушие в его голосе настолько не соответствовало моему собственному душевному состоянию, что мне стало немного обидно… за свое душевное состояние.
– Понятно… – соврал я.
– А вы карту посмотрите, – посоветовал Игорек. – Там же все нарисовано.
– Черт! – с чувством произнес я, в то время как глаза мои, словно пальцы слепца, уже обшаривали стены вагона в поисках карты-схемы. – Черт!
Карта нашлась быстро. Она висела справа от нас с Игорьком, прямо над головой Чингачгука, упираясь ему в затылок раздвоенным концом зеленой ветки.
Я поднялся и шагнул к карте, но именно в тот момент, когда я уже почти сориентировался на местности, Чингачгук внезапно зажал початую банку пива между коленей и потянулся всем телом, выпрастывая руки с переплетенными пальцами над головой. Причем его широкие ладони закрыли именно тот участок карты, который меня интересовал: кольцевая линия от «Проспекта мира» до «Белорусской» включительно. Мне была видна только какая-то белая и, следовательно, еще не достроенная ветка, похожая на тринадцатую голову, выросшую из кольцеобразного тела стандартной, двенадцатиголовой гидры где-то между серой и оранжевой линиями.
– Проблемы? – спросил Чингачгук, громко хрустнув суставами. В его голосе, как в старом фильме с Харрисоном Фордом, чувствовалась прямая и непосредственная угроза.
– У меня нет проблем, – ответил я, отразившись в мутных лужах его глаз. – У тебя, кстати, тоже. Пока.
Так и не прояснив ситуацию, я отошел от карты. Возвращаться на место уже не хотелось, и я встал у дверей, зацепившись за верхний поручень левой рукой и прислонившись лбом к запястью. Металл часов приятно холодил кожу. Времени, кстати, было всего 23:15. Двоеточие между 23 и 15 мигало подозрительно медленно, как будто кварцевое сердце часов вот-вот собиралось остановиться.
Не хотелось бы. Только месяц как сменил батарейку…
Я стоял и смотрел в направлении окна, но взгляд мой не то что не проникал сквозь стекло, но даже едва ли достигал его. В голове ледорубом засела мысль, балансируя на грани осознания и в то же время не оставляя сомнений в собственной значимости. Я чувствовал, что достаточно одного небольшого усилия, и все непонятные события, смущающие меня вот уже некоторое время, станут понятными и перестанут смущать. Я чувствовал, что подсказка прячется где-то рядом, что, если хорошенько приглядеться, ее легко можно обнаружить по какой-нибудь выступающей части и потом за эту часть целиком вытянуть на свет. И вроде бы я где-то совсем недавно уже видел эту выступающую часть или конечность, вот только была это не банальная рука или нога, а… Так и есть! Хвост! Зеленый, раздваивающийся на конце хвост!
Вспомните, как устроена Замоскворецкая линия. Ее нижний конец в районе станции «Каширская» разделяется на два. И как правило, если двигаться по зеленой ветке из центра вниз до упора, то приезжаешь на «Красногвардейскую», слышишь неразборчивое сообщение из динамика: то ли «поезд дальше не идет», то ли «под лежачий камень вода не течет», выходишь из вагона и понимаешь, что, блин, опять проспал свою «Домодедовскую». Так бывает обычно. Но иногда… Если повезет… Если галантно пропустить вперед один-два состава, и поехать на третьем… Тогда по той же ветке можно, к своему удивлению, добраться до станции «Каховская». Об этом, правда, на каждой остановке предупреждает машинист, да и название конечной станции написано на табличке в его кабине… Но кто же станет слушать неразборчивый лепет машиниста? И кто же, ха-ха, обратит внимание на какую-то там картонную табличку?..
