– Секундочка прошла, – напомнила блондинка, которой окончательно наскучила их беседа. – Я могу идти?
– Да-да, конечно! – встрепенулся Боря. – Спасибо, вы очень нам помогли.
– Да ничего.
Точеные каблучки продолжили печатать шаг по нагретому асфальту. Пару секунд спустя Борис Борисович медленно выпрямился, проговорив:
– А над моим предложением, Толь, насчет концептуальщиков-ты подумай.
– Да зачем? Меня все устраивает, зачем мне менять род деятельности? – искренне недоумевал Анатолий, чувствуя, как постепенно приближается к точке внутреннего кипения. Эмоции, копившиеся в нем с момента первого прикосновения паучьих жвал к беззащитному загривку, готовы были выплеснуться направленной струей, пусть не на самого паука, а на его хозяина. – И вообще… Ты мне это как старый друг предлагаешь или как правая рука Щукина? А что, как писатель я, по-вашему, интереса уже не представляю? Может, я с орфографией не в ладах? Или языком владеть перестал? Или… Может, я исписался? А? Тогда какой из меня пиарщик? Лучше уж сразу-к Грищенко, паучьи чучелки опилками набивать. Смотрите, какой помощник для папы Карло! Или к этому твоему гей-дизайнеру – в модели пойти? А что? Мордашка у меня, говорят, смазливая, фигурка тоже ого-го…
– Дур-рак ты, поручик! – неожиданно резко оборвал его Борис, бесцельно плюнул на давно потухшую сигарету и, зашвырнув бычок в придорожные кусты, решительно зашагал прочь.
Толик еще немного постоял на месте, прежде чем броситься догонять друга. В голове его раздавался тихий непрерывный звон. Так звенит тишина, когда в пустой комнате кто-то выключает телевизор.
Перегрелся, подумал Толик. Наверное, я перегрелся. Ох уж это солнце!..
И это был первый звоночек.
С трудом нацеженный глоток водки, вкусом напоминающей напалм, вернул Анатолия к жизни. Вернее сказать, к действительности, поскольку с жизнью его уже мало что связывало. Только несколько ниточек вроде рано постаревшей матери, оставшейся в родном городе, пары приятелей, которых он порой позиционировал как друзей, да несбыточной мечты о Девушке с Золотыми Волосами. Тоненьких ниточек – тоньше водочной струйки из бракованного усекатора, не способных остановить не то что летящий «Боинг» – неуклюжий бумажный самолетик, летающий исключительно вниз.
Толик уныло поглядел себе под ноги, ступни которых отделяло от земли двенадцать этажей типовой панельной высотки. То есть, прикинул он, примерно тридцать три метра. То есть… две с половиной секунды полетного времени. Или три, если с учетом сопротивления воздуха. Хотя чего ему сопротивляться, летчик-то голый.
Между тем во дворе на месте предположительного приземления возник новый персонаж. Некто в огромной клетчатой кепке, из-под которой Толику виднелись только плечи, рукава черной рубашки да иногда носки ботинок. Неизвестный суетился рядом с потревоженной иномаркой – клетчатый колобок кепки катался вокруг красного прямоугольника кузова – и, судя по всему, являлся ее хозяином. Он мог бы просто высунуть руку в форточку, щелкнуть кнопкой брелка и отключить сигнализацию, убедившись, что никакая реальная опасность машине не угрожает, однако предпочел спуститься во двор, чтобы разобраться с проблемой лично.
Вот рукав черной рубашки простерся к лежащему на капоте журналу. Вот кепка склонилась над раскрытыми страницами, внимательно изучая улику. «Интересно, по сердцу ли ему придутся стихи из „абортивного“ цикла Клары Кукушкиной?» – подумал Толик и хихикнул. Вот козырек кепки медленно пополз вверх, плоский клетчатый блин поднялся, открывая взору Толика лицо ярко выраженной кавказской национальности, к тому же весьма чем-то недовольное.
Автовладелец в кепке что-то прокричал ему, обличительно размахивая смятым журналом. То, что проделать это он пытался, так и не отключив сирену, сильно позабавило Галушкина, который и не думал прятаться. Вместо этого он отставил недопитую бутылку на подоконник и поддержал крикуна бурными аплодисментами. Хозяин машины пришел в неистовство.
Чуда-ак, снисходительно подумал Толик, стоит ли волноваться из-за невидной глазу вмятины на капоте, когда сама жизнь дала трещину? Такую, что не заткнешь уже никаким пальцем. Разве что еще сильнее расковыряешь.
В порыве благожелательности он решил поделиться этой мыслью с владельцем иномарки, для наглядности продемонстрировав ему первый попавшийся палец, в данном случае средний, впрочем, без особой уверенности, что тот разглядит. Ведь орлиный нос не подразумевает наличие орлиного глаза.
Чудак в кепке начал бесноваться. Сперва он бросил в Толика журналом, затем распахнул дверцу машины с водительской стороны, вырубил наконец доставшую весь двор сигнализацию – утомленные уши Толика жадно впитали несколько мгновений тишины – и надежно утопил в руль кнопку гудка.
Гулкий тревожный звук устремился в небо.
Второй звоночек прозвучал, пожалуй, в тот день, когда Толик ворвался в кабинет Бориса, расположенный дверь в дверь с кабинетом самого Щукина, со словами:
– Щукин сын! – и с размаха швырнул на стол пухлый томик в яркой обложке.
Стол вздрогнул, книга упала задником вверх. «Это новый, СОВЕРШЕННО НОВЫЙ роман признанного Мастера российской фантастики? ДА!» – гласила первая строка пошлейшей аннотации, упираясь восклицательным знаком в выхлоп от дюз стартующего звездолета, не уместившийся на первой странице обложки. Как будто бывают ОТЧАСТИ НОВЫЕ романы или, допустим, НОВЫЕ МЕСТАМИ! Впрочем, последнее определение, по мнению Анатолия, куда больше подходило очередному творению признанного Мастера.
Борис поднял на Толика усталые, покрасневшие глаза, в которых без труда читался вопрос: «Ну что еще?», выждал секунд десять и озвучил его сокращенную версию.
– Ну.
Толик, выражением лица похожий на ребенка, у которого отняли любимую игрушку, а вместе с ней обе руки и правую почку, от возмущения и обилия невысказанных мыслей не смог ответить сразу. Вместо этого он глупо повторил:
– Ну?
Затем еще раз, с нажимом:
– Ну?! – и обвиняюще ткнул пальцем в цветастый глянец обложки, угодив в начало фразы: «Это КОСМИЧЕСКАЯ ОПЕРА поражающих воображение масштабов? ДА! Но не только!»
– Спасибо, – спокойно реагировал Борис, – я читал.
Он вернул в пластиковый стаканчик красный карандаш, отодвинул в сторону раскрытую папку с чьей-то рукописью, распечатанной очень мелким шрифтом, вероятно восьмеркой, и придавил страницы пресс-папье в виде взобравшегося на земной шар паука, отмечая место, на котором прервал чтение, отвлеченный… приходом? прибегом? а лучше сказать, явлением Анатолия.
«На столе поверх стопки документов лежало массивное папье-маше» – не к месту вспомнил Толик и почувствовал, что успокоился достаточно, чтобы излагать мысли связно.
– Почему? – спросил он. – По какой причине Щукин забраковал мой сюжет, а почти то же самое у Степана – принял?
Борис тяжело уронил локти на стол, спрятал лицо в ладонях (Толик краем сознания отметил, что административная работа не идет товарищу на пользу) и заговорил сухо и негромко:
