В конце концов, не справившись с очагом, он все же дунул-плюнул, и под платаном возник здоровенный котел, полный компота.
То ли джинн так расстарался, то ли фрукты из Багишамала трудно чем-либо испортить, но получился божественный, воздушный нектар, который стыдно называть компотом. Почуяв благоухание, слетелись и сбежались жители сада. Кто с ложками, кто с чашками, а некоторые обходились своими клювами и языками.
– Как это тебе удается? – спросил Шухлик. – Целый котел ниоткуда?
Малай помолчал, пытаясь разобраться, чего, откуда и каким образом появляется.
– Если честно, сам не пойму! – признался он. – Только точно знаю, будет так, как я захочу. Вернее сказать, как повелит мой господин!
«Интересно, – думал Шухлик. – Если я могу командовать джинном, то почему бы ни приказать самому себе? Наверное, мое тело тоже должно подчиниться? Обязано отвечать, как Малай: слушаю и повинуюсь! Или я себе не господин? А то разлеглось под деревом и стонет».
Он вспомнил, как Диван-биби понуждал его говорить «кишмиш» и улыбаться, отчего делалось легче на душе. Не поможет ли это и сейчас встать на ноги, приосаниться?!
Шухлик сказал «ки-и-и-и-ш-м-и-и-ш». Уши его обнялись, едва не взлетели, однако ноги подрагивали и не держали.
Нет, тут, пожалуй, мало одной улыбки до ушей. Нужна от ушей и до кончика хвоста. Улыбка всего тела – вот что такое осанка! Улыбнись всем телом и обретешь стройность, статность!
Ослик попытался, но дело не заладилось – тело не слушалось.
«Тело-дело! – рассердился Шухлик. – Ты же мой организм, то есть инструмент, который всегда помощник. А с тобой не только компота, а и каши не сваришь!»
В общем, огонь в очаге как-то не разгорался. И было ясно, без осьмикрылой ослицы Ок-Тавы не обойтись. Шухлик почуял, что она вот-вот появится. Выпорхнет прямо из его души, как будто с небес сойдет.
Что-то защекотало за ухом. Изумрудное перо! С замирающим сердцем ослик приложил его к губам и тихонько подул – раз, другой и третий.
Ок-Тава возникла от одного радостного воспоминания! Как только душа Шухлика заполнилась чистотой, нежностью и любовью, она не заставила себя ждать, явилась.
Высоко в небе выгнулись сразу восемь летящих радуг. Это драгоценные крылья Ок-Тавы преломляли солнечные лучи. Когда приближается любимая ослица, даже простой белый свет становится праздничней!
Шухлик уже ощущал огромную секунду счастья – тот прозрачный шар, вместивший весь мир, всю Вселенную, где он летал и танцевал с Ок-Тавой.
Крылатая ослица бесшумно, как лист платана, опустилась рядом. И Шухлика накрыла волна небесной свежести, в которой был знакомый запах ветра, ударов грозы и рокотания грома, блеска молний и солнечного тепла.
Взмахами своих сияющих крыльев Ок-Тава в один миг развеяла, как пыль, остатки неуверенности, сомнений и страхов. Разогнала жужжащих и зуззащих мух.
Душа ослика наполнялась силами так заметно, как русло горного ручья под проливным дождем. И по всему телу струилось и пробегало желание стать стройным, крепким, золотым, потому что душа стремилась к этому. На Шухлика, как говорят в таких случаях, сошла благодать, а по-иному – добро и счастье.
Теперь, когда с ним Ок-Тава, в его власти приказать телу, заставить повиноваться, как послушный инструмент вроде свирели, на которой душа сыграет веселый заздравный напев.
В ослика вселилась спокойная уверенность чистого духа: «Все будет так, как я захочу!»
И, поднимаясь на ноги, он улыбнулся Ок-Таве всем телом – от носа до самой кисточки на хвосте.
– О, как приятно видеть настолько всеохватную улыбку! – произнесла крылатая ослица так нежно, словно сад зашелестел под дыханием северного ветерка. – Несмотря на раны, у вас геройский вид! Вы такой статный и складный, как полководец, принимающий парад войск!
– Верно-верно! – деликатно выглянул из-за дерева Малай. – До вашего приземления валялся тут, как чучело огородное, а сейчас мой господин – добрый молодец! Хоть куда! Вон поглядите: – искры из глаз сыпятся!
Действительно, Шухлик так посмотрел на джинна, что тот опять чуть в горшочек не забрался, но все-таки добавил:
– Не хотите ли компота, прекрасная небожительница? Только что сварен по воле моего владыки.
От одной мысли, что Ок-Тава будет хлебать компот из котла вместе с тушканчиком Укой, сурком дядюшкой Амаки и енотами, Шухлика передернуло. Не потому, конечно, что компания не та, а просто навряд ли осмикрылая ослица питается компотом, пусть даже напоминающим воздушный нектар.
– Давайте пройдемся по саду, – предложил он. – Здесь как-то шумно.
– А меня не приглашаете? – снова высунулся Малай, будто красный дятел из дупла. – Я затоскую, мой господин, без вас и без всякого дела!
– Слушай, давно не было дождя, – нашелся Шухлик. – Не сможешь ли устроить?
Джинн вытаращил глаза, и пиратская повязка съехала на ухо. Настолько его, видимо, потрясло задание, что даже не сказал, как полагается: «Слушаю и повинуюсь!»
– Погодите, погодите! – забормотал он, выкатываясь из-за платана. – Хотелось бы уточнений, мой повелитель! У меня с дождями сложные отношения. В последний раз, когда вызвал ливень, дело кончилось всемирным потопом.
– Так это было примерно пять тысяч лет назад! – воскликнула образованная Ок-Тава.
– Вот-вот, – вздохнул Малай. – Тогда меня и упекли в горшочек! Засиделся, говорю, позабыл все на свете.
Очень тяжело без общения! А вы, мой господин, едва освободив меня, бросаете на произвол судьбы. Кто знает, что у меня с дождем выйдет?
– Всего лишь небольшой дождичек, – улыбнулась крылатая ослица. – На полчаса.
– Такой, который называется «слепым» – с солнцем пополам, – кивнул Шухлик.
– Как скажете. – Невесело зачерпнул джинн компота из котла и спохватился: – Слушаю и повинуюсь!
Рыжий ослик и Ок-Тава были слишком заняты друг другом, иначе бы заметили, что прозвучало это не слишком уверенно.
Они шли рядом под цветущими деревьями. Медленно кружась, падали на них розовые и белые лепестки. И радуга, соединяя, выгнулась над ними.
Крылья Ок-Тавы касались Шухлика, и к нему возвращались радости и добрые чувства, подрастерянные в саду Ворона. Любовь и сострадание, вера в свои силы и радость прощения – все-все Шухлик собирал в букет, стебель к стеблю. А самый крупный и яркий цветок – счастье огромной секунды жизни! Этот букет получился очень большим, величиной с рыжего ослика, однако невидимым.
Впрочем, Ок-Тава ощутила его и даже разглядела. Она расправила сияющие крылья, низко поклонилась, и букет, как корона, засверкал над ее головой.
И на душе у Шухлика стало так легко, так свободно и вольно, хоть сейчас лети! Когда рядом Ок-Тава, ему все по силам и каждая секунда жизни отрадна и празднична.
