Девушки не спеша дошли до автобуса и, уплатив, сели. Та, что оказалась прямо напротив Андрея, была одета в какую-то переливчато-блестящую курточку и очень-очень короткую юбку, к тому же слегка задравшуюся. Андрей попытался повернуть голову, поднять глаза к потолку, опустить их в пол – все без толку: тонкие белоснежные трусы было видно отовсюду.
Вторая девица носила ядовито-зеленые штаны и сетчатую майку с такими крупными дырками, что сквозь них как раз пролезли неестественно длинные розовые соски.
Вадик кашлянул и прикрыл глаза ладонью, но это тоже был не выход, и он принялся изучать свои руки.
Илья посмотрел на Андрея, потом на Вадика и, развеселившись, похлопал обоих по плечам.
– А вы говорите «бутерброды»! – ухмыльнулся он.
Барышни вроде бы ничего не замечали. Они продолжали какую-то бесконечную беседу, начатую, не исключено, еще в детстве.
Та, что в трусах, кроме прочих приятных черт, имела еще и нос с горбинкой – эта горбинка и привлекала Андрея особенно сильно, даже сильнее, чем узкая белая полоска между ног, хотя взгляд по-прежнему стремился под юбку.
Вторая, с грудью, была тоже ничего, но не в его вкусе. Почему Андрей решил, что рыжие и веснушчатые хуже, чем брюнетки, он не знал и сам, сравнивать ему еще не приходилось.
– Во! Анекдот! – воскликнула первая. При этом она шевельнула коленями, и юбка вспорхнула еще выше.
Андрей почувствовал, как у него потеют ладони.
– Ой, я тоже расскажу, – ответила соседка.
– Сначала я, а то забуду.
Андрей прислушался. Анекдоты он любил. Ему уже казалось, что он любит в этой девушке все, – и нос, и трусы, и вот анекдоты. И голос. У нее был низкий, странно знакомый голос. Он не вызывал каких-то определенных ассоциаций – просто голос, почему-то слегка тревожащий.
– Это артистка, – шепнул Андрей.
– Из цирка? – спросил Илья.
– При чем тут цирк? – оторопел он.
– Ноги подходят.
– Послали однажды чера на Альфу Центавра… – начала девушка, и Андрей сразу же потерял к анекдоту интерес.
«В принципе, смешно, – подумал он. – Чера на Альфу Центавра… смешно, да».
– …а чер прилетает и говорит…
Рыжая подруга заранее прыснула.
– При чем тут ноги? – прошептал Андрей. – Я про голос ее… где-то я его слышал.
– Погоди, не мешай, – отмахнулся Илья.
– Купил однажды чер сетевой терминал… – завела рыжая.
Вадик исподлобья глянул на Андрея и покраснел. Тот отвернулся к окну – разномастные домики все не кончались. Вдоль дороги стали появляться клумбы и висячие цветники. Андрея от этой назойливой красоты Уже подташнивало.
– Заходит однажды чер в ресторан…
– Черы не ходят по ресторанам, – не выдержал Андрей. – Это очень дорого.
– Дорого?.. – растерялась девушка в трусах. – Но у них же свои рестораны есть, бесплатные…
– Бесплатных ресторанов нет, – заявил он. – Расскажите что-нибудь другое.
– А, вот еще, – оживилась девушка с грудью. Решил однажды чер проверить ИС своей собаки…
– У черов нет собак, – отрезал Андрей.
– Как это?..
– Собак им заводить не разрешают.
Он чуть было не сказал: «нам не разрешают», но Илья толкнул его в бок, и Андрей вовремя спохватился.
– Черам можно держать кошек. А собак нельзя. Вы находите это забавным?
– Но это всего лишь анекдот. А про собак… неужели правда?!
– К сожалению, правда, – сказал Илья. – Мы наставники, и для нас это не отвлеченная тема.
– Простите, мы не знали…
Девушка в блестящей куртке смутилась и, поправив юбку, закинула ногу на ногу.
– Ничего страшного. Давайте знакомиться.
– Лена, – представилась рыжая.
Ей, в отличие от подруги, поправлять было нечего, поэтому соски так и остались торчать сквозь редкую вязку майки.
– Гертруда, – сказала брюнетка. Имя, как и голос, Андрею что-то напоминало – что-то абстрактное и до крайности расплывчатое.
– Вы не на башню едете? – спросила Лена.
– Да, на смотровую башню, – сказал Илья. – Хочу друзьям Москву показать.
– И мы туда же. А откуда ваши друзья?
– Из Гамбурга, – быстро ответил Илья. – Они здесь впервые.
– Почему Гамбург? – буркнул Андрей.
– Я там сидел, – процедил Илья. – Замечательный город, – сказал он девушкам. – Музеев много. И пива.
– Значит, вы наставники? – спросила Гертруда. – Любопытно… Андрей, неужели и вы наставник? Вот не поверю. У вас такое доброе лицо…
Андрей вздохнул, при этом у него в горле послышались тонкие хрипы. В груди все перехватило, в животе тоже. Андрея никогда не называли на «вы», и то обстоятельство, что ему пришлось увидеть тонкую полоску ткани, врезавшуюся глубоко в тело, ставило его с девушкой на новый, более интимный уровень общения. Во всяком случае, так он это понимал.
Гертруде было лет двадцать пять – двадцать семь. Она была брюнеткой, но не жгучей, – к цыганскому типу Андрей испытывал недоверие.
– Что же, наставник должен быть злым? – выговорил Андрей, справляясь с нервной икотой.
– Не злым, а строгим.
– Не обязательно. Я ведь не полицейский, не дознаватель. Моя задача – расширить кругозор подопечного, повысить его интеллект-статус. Насколько это возможно, разумеется. И, очень вас прошу, не называйте их черами. Они люди – как я и как вы.
– Слушай, а хорошо! – потряс головой Вадик. – Хорошо сказал!
Андрею и самому понравилось. Он и не думал, что способен так… «формулировать», что ли? Да, формулировать. Не такое уж мудреное слово.
К смотровой башне автобус подъезжал по спирали и на протяжении трех кругов ее ствол оставался у Андрея за спиной. Для него башня вынырнула внезапно – если километровое сооружение может откуда-то выныривать, – загородила полнеба, проглотила автобус черной тенью и сплющила пассажиров своим величием.
Вход, как и проезд на общественном транспорте, стоил семь кредит-пунктов. Андрей рассчитался за троих – Лена и Гертруда платили сами – и зашел вместе со всеми в цилиндрическую кабину лифта.
«И еще обратная дорога, – сокрушенно отметил он. – Итого – шестьдесят три крепа».
Андрею было обидно. Он полагал, что кого-то осчастливил, на самом же деле его сбережения оказались пшиком. Подарил друзьям карточку, а что на ней останется? Еще по бутерброду, то да се – вот и весь День Единения, вот и все его деньги. Может, после кино на лимонад хватит. А может, и не хватит уже.
На обзорной площадке было суетно и невообразимо тесно. Башня, у основания такая широкая, что и за полчаса не обойдешь, вверху сужалась до круглого зала метров десяти в диаметре. Восемь скоростных лифтов привозили все больше и больше народу, тогда как покидали площадку немногие.
