Нет, все-таки зря ему голову морочат. Чер – он и есть чер.
Вот с Тарасовым они не ошиблись… Сволочи. Двадцать семь ножевых ранений – «с особой жестокостью», как в той газетенке написали.
Тарасов профессору был далеко не симпатичен, ко многим вещам они относились по-разному, но чтоб ножом… двадцать семь ударов! Того, кто это сделал, их разногласия не волновали. С оппонентом спорят, а эти подонки приходят и убивают. Это не противники, это враги.
Никита Николаевич не понимал, почему до сих пор не пришли за ним. И Владимира Тарасова, и Аристарха Павлова вычисляли – как и многих других. Его же вычислять было не нужно: вот он, вчерашний преподаватель, с тысячью тремястами баллами интеллект-статуса.
Но Белкин… На что им сдался дурачок Белкин?
Профессор вызвал из памяти терминала порнографический сборник и наиграл на плоских клавишах бессмысленную на вид команду. Имитация видеофайлов расшифровалась и активировала развед-программу.
По быстродействию аппарат отстал на целый порядок и штурмовать в лоб уже был не в состоянии, но тихой сапой, маскируя сигнал под помехи и ложные запросы, он еще мог проникнуть в чужой канал – не в любой и не всегда, но мог.
Никита Николаевич задал параметры поиска и включил караульный режим. Теперь все зависело от Белкина, то есть от его наставника. Какой канал он откроет, в таком профессор и пошарит, сколько линия продержится, столько развод-программа и скачает.
Профессор догадывался, куда его выведут, однако он ни разу не успевал дойти до самого конца. Операция заканчивалась слишком быстро, и он получал не полные данные, а фрагменты: куски досье, отдельные строки из отчетов, при большой удаче – адреса новых поднадзорных. Собственно, про покойного Тарасова он узнал именно через Сеть. Тарасова разрабатывали около года, и профессор его об этом предупреждал. И Аристарха – тоже, но, как видно, поздно.
Лишь на себя Никита Николаевич не нашел ровным счетом ничего. Словно он был чер – благонадежный и совершенно безвредный.
– Посмотрим, кто из нас чер, – обратился он к экрану. – Шестьдесят баллов мне сделали? Да нарисуйте хоть ноль, хоть минус, мозги-то все равно при мне!
Никита Николаевич чувствовал себя и дряхлым, и нищим, и жалким – но не поглупевшим. К двадцати годам его интеллект-статус достиг тысячи двухсот баллов, и с тех пор только повышался. Перед падением ИС вырос почти до тысячи трехсот, а это уже ценз члена Этического Совета Республики. Еще пару лет, и ему предложили бы место в Совете. Он бы, конечно, отказался – дело хлопотное, но… кто же знал, что он откажется?
Профессор погладил лоб и прикрыл глаза. Как тривиально… Он два года искал причины, изобретал гипотезы, а все объяснение – вот оно, на ладони. Кто-то не хотел его участия в Этическом Совете. Смешно. Он туда и не собирался. Достаточно было сообщить об этом заранее, и…
Нет. Завистники с кафедры, будь они трижды коварны, на такое не способны. Физически не способны. Отправить человека на дно и держать там два года может только железная система. Не отдельный подлец, и не группа злоумышленников. Система. Не менее могущественная, чем та, что отслеживает и устраняет черов – не всех, конечно, но самых странных из них.
Например, беднягу Тарасова. Он увлекался античной философией, читал по памяти Петрарку и Данте и, кажется, сам что-то пописывал. Или Аристарха Павлова, который от скуки взялся за изучение химии и вроде бы преуспел. При этом оба они имели по сотне баллов – ровно столько, чтобы таскать кабели на зарядной автостанции. Пять кредит-пунктов за смену, по меркам центральных районов – это пакетик леденцов. За шесть часов каторжного труда.
Никита Николаевич открыл глаза и увидел, что экран стал черным. Идиотский фильм пропал; в левом верхнем углу подмигивала точка курсора – значит, телемонитор у Белкина уже отключили.
«При чем тут Андрей? – разозлился профессор. – Зачем Системе какой-то несчастный Белкин? Что им от него надо?»
Экран ярко вспыхнул, но тут же потемнел – развед-программа вышла из караульного режима и сунула в открывшийся канал свой длинный-предлинный нос. Индикаторы на нижней панели показывали максимальную скорость обмена.
Профессор, боясь сглазить, затаил дыхание. Улов обещал быть богатым.
* * *
Андрей вымыл полы и, немного передохнув, попил чаю. Больше заняться было нечем.
Он включил монитор, но короткие реплики героев пролетали мимо ушей – Андрей даже не разобрался, о чем там идет речь.
Времени до прихода наставника было еще полно. Андрей мог бы сбегать в лавку за краской для Барсика или снова выпить чая, но и то и другое одинаково напрягало. Не хотелось ни стоять, ни сидеть, ни лежать, и видеть тоже никого не хотелось – за исключением Сергея Сергеевича и его «экспериментальной модели».
Неожиданно Андрея посетила одна озорная мыслишка. Покопавшись в шкафу, он нашел «Братьев Карамазовых» писателя Федора Достоевского и убавил на мониторе громкость. Эльза Васильевна советовала ему прочитать эту книгу, и он несколько раз принимался, но всегда засыпал еще на первой главе.
Андрей решил прочесть какую-нибудь незнакомую страницу, а после занятий с прибором перечитать и сравнить ощущения. Вдруг что-то изменится?
По крайней мере, таким образом можно было убить лишние полчаса.
Андрей уселся на кровать и, подложив под спину подушку, раскрыл книгу ровно посередине.
Первое время чтение его забавляло, потом начало раздражать. В длинных и вязких, точно пластилин, фразах он не видел ни капли смысла.
Андрей приказал себе дочитать большой абзац и на этом самоистязание закончить. Вслед за большим абзацем он незаметно прочитал и маленький. На следующей странице был диалог – Андрей по инерции проглотил и его, а затем еще два абзаца: маленький и опять большой.
Ему почему-то стало интересно. Что будет дальше, его не волновало, ведь и того, что было в начале книги, он тоже не знал. Андрей воспринимал лишь сиюминутное: постижение чужого слова, ценного уже тем, что оно существует.
Он читал и раньше, у Эльзы попробуй не почитать! Много читал: и Пушкина, и Сервантеса, и других авторов, но там все было иначе. Там Андрей следил за увлекательной историей, а здесь старался найти суть.
История, сказка – это только фантик для идеи, понял Андрей. Понял и растерялся: он что, уже поумнел? Сам по себе, без прибора?
Он едва успел закрыть книгу и поправить кровать, как раздался звонок. Мгновенно выкинув из головы Достоевского с его братьями, Андрей устремился к двери.
Сергей Сергеевич, как и обещал, пришел ровно в двенадцать, и не с пустыми руками: в левой он нес плоский чемодан, в правой, точнее – под мышкой, держал какую-то квадратную коробку. Андрей хотел помочь ему перенести все это в комнату, но наставник отказался. Наверное, коробка и чемодан были очень ценными.
– Кино смотришь? – отрешенно спросил он, распаковывая на столе гостинцы.
