У пятилетнего ребенка устанавливают тип личности и уровень интеллекта. Некоторые, с выраженными способностями, направляются в специализированные школы. Этим детям уже повезло: государство даст им превосходное образование и будет полностью обеспечивать до двадцати лет – при условии, что они не решат сменить профессию.
Еще одна часть, также немногочисленная, аналогично вундеркиндам поступает в особые школы, правда, совсем иные. Они получают минимальный объем знаний, ровно столько, сколько необходимо для примитивного быта: чтение, письмо и арифметика. Юридически они обычные дети, фактически – уже черы. Каждый из них имеет либо скверную наследственность, либо неустранимые пороки в развитии. Чаще бывает все вместе: потомственные алкоголики рожают таких же потомственных алкоголиков и навязывают им извращенные поведенческие нормы.
Остальные, пройдя контроль-один, надолго забывают о мягком обруче, который им надевали на лоб.
Надолго – до двенадцати лет, пока тестирование не повторяется. К этому возрасту окончательно формируется мотивационная база, иначе говоря – личность. Цель у контроля-два та же: определить склонности и рассортировать. Подросткам достается либо направление в профессионально ориентированные лицеи, либо сразу – лимитная карта и бесплатная квартира на окраине. Таких при втором контроле оказывается около десяти процентов. Это не полные кретины, хотя от последних их порой отличает лишь более качественное образование.
Третье тестирование, или контроль-три, происходит в двадцать лет, перед выдачей гражданских документов. Человек подвергается всестороннему обследованию и получает свой ИС – интеллект-статус. Присвоение ИС дает право на работу, и большинство граждан это право немедленно используют, устраиваясь служащими или руководителями низшего звена. Единицы продолжают образование и впоследствии становятся учеными, юристами, а то и политиками – словом, кем-то становятся, если их интеллект-статус соответствует требованиям профессионального ценза.
С двадцати лет гражданин обязан подтверждать свой ИС ежемесячно. Эта процедура гораздо проще: достаточно подойти к любому тест-автомату и заглянуть в сканер. Автомат считывает информацию с сетчатки и выплевывает новую карту, действительную в течение тридцати двух суток. На карте проставлен персональный гражданский номер, интеллект-статус в баллах и совершенно ненужные литеры «СР». Или «СЧР», если статус оказывается ниже ста пятидесяти.
Вот так же было и с Никитой Николаевичем. Подошел к автомату, чтобы исполнить обычную формальность, и вдруг получил карту чера. В ней стояло сто сорок баллов и его собственный гражданский номер – перед ненужной буквой «Р» появилась еще и «Ч».
Профессор – тогда еще «академик» – разумеется, затребовал повторный тест. И получил то же самое. И в придачу – вторую карту, пошире, похожую на обычную кредитку. Только это была не кредитка, а лимитная карта, на которую каждый месяц и каждый квартал поступает социальное пособие. Со времени окончания университета государство впервые что-то предлагало Никите Николаевичу бесплатно. Но это его совсем не радовало. Впрочем, и не огорчало – тогда, два года назад.
Он долго не мог избавиться от мысли, что его разыграли, – умело и весьма жестоко. Грешил и на коллег-преподавателей, и на студентов. Долго – это потому, что попал в пробку на старой развязке. Долго – пока не пришел к себе на кафедру. Там – опять же, формальность! – нужно было предъявить карту.
Он предъявил. И с ним даже не стали разговаривать.
У Никиты Николаевича ничего не отняли, но в центре с картой чера он мог устроиться лишь консьержем или дворником. Работай он хоть круглые сутки, зарплаты не хватило бы и на половину текущих расходов. Он предпочел не работать вообще.
Это была стандартная ошибка всех опустившихся: ждать и надеяться на лучшее. Он мог бы продать квартиру, машину и кое-что еще, потом перебраться в какой-нибудь блок и преспокойно доживать – почитывая книжечки и внушая себе, что находится в неком сказочном путешествии.
Однако Никита Николаевич ждал и надеялся. Он искренне верил, что в следующем месяце все образуется, встанет на место, и тогда он о-го-го как отомстит!.. Кому?.. К концу месяца уже нашлось, кому.
Через тридцать дней у него были те же сто сорок баллов. Никита Николаевич погоревал и настроился на новое ожидание.
Поскольку на прежней должности он получал немало, привычка к экономии появилась слишком поздно – как раз к тому моменту, когда из банка прислали напоминание о том, что он просрочил очередной платеж по процентам. Телемонитор поминутно выкидывал сообщения о неоплаченных счетах за квартиру, штрафах за парковку, фактурах на продукты, которые он по рассеянности продолжал заказывать в дорогих магазинах, – словом, о всех тех грошах, что составляли сотую часть его прежнего жалованья.
Суммы в счетах стояли смехотворные, по сто-двести кредитпунктов, но эти пушинки довольно быстро слиплись в тяжеленный ком, придавивший Никиту. Николаевича так, что он уже не выбрался.
Вскоре его посетила бригада судебных приставов, и все имущество пошло за долги. Он пытался занять у знакомых, молил о помощи, но никто не помог, поскольку ситуация была стандартной – абсолютно. Он в таких случаях тоже не давал. Черы денег не возвращают, откуда у них деньги? Да и сами люди – не возвращаются. Уехав из центра и поселившись в окраинном блоке, человек остается там навсегда.
Никита Николаевич пробовал добиваться пенсии, но в социальном фонде ему объяснили, что он ее уже получает – средства идут прямиком на лимитную карту, которую он без проблем может отоварить в любой гуманитарной лавке. Правда, лавки эти по большей части находятся на окраинах, ну так и жить он будет там же. Удобно. Что?.. Непонятно?.. Хорошо. Ему объяснили еще раз, как ребенку. Что?.. Деньги?.. А зачем они вам? Вы ведь теперь…
«Ты ведь теперь чер», – сказала ему какая-то пигалица. Одним взглядом сказала, но он все услышал. И сдался. Сходил для самоуспокоения к ближайшему автомату, удостоверился: ровно сто сорок баллов, и вечером уехал в Бибирево-6. Просто так, наугад.
Первую половину жизни он учился сам, вторую – учил других, и учил неплохо, а под старость оказался в одной смене с Белкиным. В пять лет судьба развела даровитого Никиту и невезучих сверстников по разные стороны от интеллектуальной нормы – чтобы в пятьдесят свести их вновь. Верно говорят: от кладбищенской травки и гуманитарной лавки не зарекайся.
Единственное, что у него осталось от прошлой жизни, – это терминал. Еще оставались ботинки из натуральной слоновьей кожи, выигранные в лотерею во время последнего круиза. Никита Николаевич ни разу не надевал их в городе, и тем более берег в блоке – все ждал подходящего случая. А недавно его ИС упал до шестидесяти баллов, ниже всяких цензов. Профессора отстранили даже от корыта с дерьмом. Он осознал, что подходящих случаев уже не будет никогда, и презентовал ботинки какому-то бродяге.
Очнувшись от раздумий, Никита Николаевич проверил часы и набрал на тактильной клавиатуре сетевой адрес Андрея. Маленький экран мигнул и передал картинку с монитора Белкина – тот, как обычно, смотрел «Московские тайны». Конечно, боевик, что же еще?
