Подожди-ка!.. Разве у него только на Аранте брали анализы? Было и потом – Аркадий этим занимался, во время последнего перевода. Чего он туда приперся? Там ведь Григорий командовал.
Чем ты еще недоволен, укорил его кто-то невидимый, сидящий глубоко в подсознании. Радоваться надо. Ну-ка, быстренько номер сержантского Поста!
Напрягаться не пришлось. Цифры сами выскочили из памяти: тридцать пять – сорок один. Тихон мысленно поблагодарил Павла.
«35–41», а там сориентируемся, грустно усмехнулся он. Внутри усмехнулся. Он теперь все делал так – внутри.
– Ты позволишь?
– Кто это? – Тихон не успел внеси и половины номера и в настоящий момент висел над целой сотней параллельных узлов.
– Легенда. Мне понравилось интервью, которое ты дал от моего имени.
– Я ничего не давал.
– Гм, значит, прохиндей Филипп его сочинил. Но все равно занятно. Особенно про последнюю любовь.
– Алекс?!
Эта личность его уже посещала, правда, тогда он все списал на изобретательность Карла.
– Допустим, не все, хотя теперь это роли не играет. Карла нет. Какая-то гнида постаралась. Не ты, не ты. Его перисты прикончили. Слабые, смешные машинки. Взяли и убили бессмертного Карла.
– Он… танк? – Тихон не был уверен, что Алекс поймет его правильно, но выразиться лучше он не сумел.
– Как ты и как я. Погиб на родной земле. Он ведь был с Аранты.
– Да, он меня вербовал.
– О, это редкая встреча.
Сознание Алекса было настолько ярким, что казалось почти материальным. Вот только пол собеседника Тихон, как ни тужился, определить не мог.
– Уже не помню, кто я. Так давно состою из одного железа, что это проникло в душу. К Аркадию за образцами можешь не соваться. Тебя ведь предупреждали, честолюбивый мальчик. Польстился на аксельбанты? Или до эполетов дорасти мечтал? То, что произошло с тобой и со мной, – навсегда. Тебе не позволят вернуться, даже если ты придумаешь, как.
– Я смирился, – с неожиданным для себя спокойствием ответил Тихон. – Но мне сказали слишком поздно. На Аранте я был уже почти…
– И раньше говорили. И не тебе одному. Сбросили вас, вот в чем дело. Мои силы тоже не безграничны. Но кое-какой опыт у меня все же есть. Первый Т-14 достался мне. Он тогда еще не был волком, его вообще никак не называли. Экспериментальная модель. Мне понравилось. А потом… как и с тобой.
– Я завис по чистой случайности. Конкуры, сволочи…
– Все мы по случайности.
– Все – кто? Нас разве не трое?
– Нас, волков, десятки. Пока. Скоро будут сотни и тысячи. Но самое ужасное в том, что это никому не нужно. Они надеялись, что я брак, исключение, а я как раз правило. Мы не годимся для… Так, к тебе гости. Будь благоразумным. И не вздумай меня искать, а уж тем более запрашивать мое досье. Скоро…
– А я рассчитывал на твою сознательность, – бесцеремонно влез полковник. – Не удержался? Засветил и себя, и весь канал. Женщину потревожил. Мама у вас с ней одна? Ну и что? Зачем ее смущать? Жила себе, служила в меру способностей.
Женщина? Это он про сестру. А как же Алекс? Не знает?
– Ты прослушивал! – для порядка возмутился Тихон.
– Еще и проглядывал, ясно? – назидательно ответил Игорь. – Тебя ж, как щенка, ни на секунду нельзя оставить.
– Игорь, у меня действительно нет шансов стать человеком?
Про «действительно» он зря. Мог бы и смолчать.
– Время, Тихон, время, – кажется не заметил. – Все будет, имей терпение. Вот закончим исследования…
– Что такое ты во мне выискиваешь? Ждешь, пока я золотом срать не начну?
– Золото!.. Ты, сто семнадцатый, дороже всякого золота.
– К чему ты нас готовишь?
– Вас?
– Меня и Влада, – быстро поправился Тихон.
– К великому будущему, мой дорогой. Раз уж с вами стряслась такая… такая неприятность, нужно ее использовать во благо.
– Естественно. Даже если б она не стряслась сама, ее стоило бы организовать.
– Не нравится мне твое настроение, сто семнадцатый.
– А мне оно тоже не нравится.
– Желаешь размяться? Есть два восстания: на Дебре и на Гринволде. Могу отправить.
– Восстание – это как на Аранте? – в лоб спросил Тихон.
– Примерно, – не моргнув, ответил полковник.
– А что-нибудь не такое грязное? Неужели всех конкуров перебили?
– Это слишком опасно.
– Значит, последняя операция была не опасной?
Тихон надеялся, что когда-нибудь полковник все же проговорится, но зачем ему слышать от Игоря то, что давно уже ясно, он сказать не мог.
– Выхода другого не было, понимаешь? – с какой-то незнакомой интонацией произнес тот. – Нет, ты не поймешь. Тебя ведь в Школу прямо из Лагеря взяли.
– Ну и?..
– Все. Отдыхай.
Отключившись, полковник забрал с собой все прямые каналы связи. Наступила гнетущая тишина. Обострив слух, танк уловил за толстыми стенами какие-то шорохи и вздохи. Все-таки он крыса, простая подопытная крыса. Их никогда не выпускают на волю.
Бункер, отзываясь на это страшное открытие, загудел, и все вокруг слилось в мощной вибрации. Два километра гранита, с тревогой подумал танк. Уж если завалит, то всерьез. Словно расхохотавшись, над головой что-то заухало – ближе, ближе, громче.
Верхние перекрытия обрушивались одно за другим и, складываясь в исполинский бутерброд, становились все тяжелее. Все меньше надежды на то, что потолок выдержит. Стократный запас прочности – это, оказывается, не так уж и много.
Первыми пострадали ворота. Отремонтированная створка заиграла, выгнулась и смялась пустым фантиком. Треснули стены. Разъехавшиеся щели протянулись от угла до угла, и в них что-то напряженно заскрипело. Все.
Потолок – уже бесшумно – сложился, на башню пришлось какое-то сквозное отверстие – вентиляция? кому она здесь нужна? – и в нем, точно ртуть в ускорителе, пролетел, победно воя, массивный стержень.
Он почувствовал, как проваливается – вниз, сквозь коробку КБ, сквозь ходовую часть, через бронированное днище, через бетонный пол – к самому центру, и еще дальше.
Это что – смерть?!
Танк выскочил с обратной стороны планеты и, удивительным образом перевернувшись, встал на траки.
Розовый закат. Или рассвет? Он всегда их путал. Убаюкивающий плеск. Если сосредоточиться, можно различить, как перекатываются песчинки. Кто-то поет в деревьях. Тихий ветер. Ему здесь нравится. Здесь можно остаться.
По пляжу идут люди, маленькая компания, но сосчитать их невозможно. Смеются, смотрят на солнце, загребают ногами дырявую пену волн.
