Отдав Стольцеву тетрадь, Зина по обыкновению долго смотрела ему вслед. Аня Ганина неодобрительно наблюдала за этой сценой со стороны.
— Вот учи тебя, учи.
— Ну что я опять сделала не так?
— В глаза ему смотри. В глаза!
Аня назидательно растопырила два пальца и уткнула их себе в нижние веки.
— А я что?
— А ты очи долу.
— Что, в самом деле?
Укоризненно покачав головой, Аня подхватила Зину под руку:
— Пойдем, сердцеедка.
Вновь погрузившись в будничную суматоху, Лучко не преминул навести справки о том, что может означать необычный каменный узор в лесу.
— Бесы пляшут? А что это значит? — удивленно спросил эксперт Расторгуев, вглядываясь сквозь толстенные очки в экран и пытаясь различить мелкие детали фотоснимков, сделанных Лучко с помощью мобильного.
— Вот ты мне и расскажи.
— Можно еще раз поточнее?
— Тетка так и сказала: «Бесы пляшут». А потом добавила, что они еще и в ладоши бьют.
— Еще и в ладоши? Чудесно. — Эксперт поморщился, до крайности недовольный низким качеством съемки. — А нормальную камеру слабо было взять?
Из-за чрезвычайной картавости Расторгуева Лучко не сразу понял, что за «ногмальную камегу» тот имел в виду.
— Хочешь, я тебе на словах расскажу? — предложил капитан.
— Ладно, попробуй.
— В общем, представь такие ромбы, примерно два на три метра, выложенные большими черными камнями. А посредине каждого ромба маленький такой белый камешек.
— Посредине, камешек?
Расторгуев подошел к стеллажу и, взобравшись на стремянку, какое-то время перебирал пыльные книги, спрятавшиеся на самой верхотуре. Наконец он спустился и выложил на стол сильно потрепанный справочник. Судя по наличию в тексте буквы «ять», издание было дореволюционным.
— Вот. — Ткнув пальцем в старинный рисунок, Расторгуев пустился в объяснения. — Ромб, как, кстати говоря, и квадрат, в славянской символике означает поле. Если ромб пуст, значит, поле не засеяно. А если в середине изображена точка, то — засеяно. Такая фигура считалась символом плодородия. В целом, ромб с точкой — это то, что… э-э… может родить.
— «Годить»? — не сразу понял Лучко. — А, в смысле «родить»?
— Да, именно. В фигуральном смысле.
Лучко с недоверием заглянул в книгу. Рисунок действительно очень напоминал узор, выложенный на подмосковной поляне.
— Ну и чьих это, по-твоему, рук дело?
— Я бы посоветовал начать с тех, кто понимает толк в славянской символике.
— Так где же их искать-то?
— Пока не знаю. Да ты не волнуйся. Я покопаюсь, может, что и всплывет.
— Будут новости — дай знать.
Не дождавшись лифта, Лучко, чертыхаясь, пешком отправился на первый этаж. Он был совершенно сбит с толку. Ну что за галиматья такая: поле, которое собирается родить?!
Покончив со всеми хлопотами дня, Глеб высоко взбил подушку и полулежа устроился на кровати. Раскрыв тетрадь, он углубился в отчет Зины о посещении Синодальной библиотеки и тамошних архивов.
Заботливо сохраненные безвестными архивариусами церковно-приходские документы бесстрастно констатировали рождение и смерть рабов божьих, полностью опуская подробности их жизней. Несмотря на присущую подобным архивам скупость, собранная информация весьма впечатляла. Зине удалось установить, что сакелларий Успенского собора Иоанн Костинари умер в 1831 году, во время эпидемии холеры. Впоследствии никаких следов рода Костинари в истории собора и иконы не прослеживалось. Объяснением тому мог быть еще один найденный Зиной документ, из которого следовало, что после смерти Иоанна попечительство над осиротевшими детьми взял его старший брат Михаил Костинари, из купеческого сословия. В разгар эпидемии этот удачливый коммерсант, символично замыкая исторический круг, вернулся в Константинополь, откуда двумя веками ранее прибыл его пращур. Далее следы рода терялись, точно так же, как столетием позже навечно затерялся в прошлом и сам Царьград, ставший Стамбулом.
Раздосадованный результатами разговора с экспертом Лучко с горечью констатировал, что до сих пор не нашел ни одной ниточки, способной привести его к заказчику похищения икон. А в том, что это один и тот же человек или группа лиц, никаких сомнений у капитана не было.
Зазвонил телефон. Дежурный сообщил о пакете, присланном на имя Лучко из Национального бюро Интерпола. Что бы это могло быть?
Тотчас спустившись в дежурку и расписавшись в получении, капитан снова заперся в кабинете. Разорвав толстый конверт, он поднес документ поближе к лампе. Ознакомившись с текстом, следователь почесал в голове и громко произнес нечто вроде «Охренеть!», только в куда менее литературной форме. Торопливо накинув пиджак, Лучко побежал к Деду. Он не вошел, а влетел в кабинет шефа. Причем впервые без доклада.
Глава XIX
— Во Флоренции? — недоверчиво переспросил Дед, откладывая нож и недочищенное яблоко. Его скупая мимика почти не отразила удивления, разве что излишне массивная нижняя челюсть отъехала еще ниже.
— Так точно.
— А откуда сигнал?
— От итальянской полиции.
— Давай дальше, в подробностях.
Лучко, успевший прочитать срочную депешу дважды, запомнил текст почти слово в слово.
— Некий Фосси, один из ведущих реставраторов расположенной во Флоренции галереи «Уффици», сообщил властям о том, что к нему обратился незнакомец со странной просьбой — снять восковые краски со старинной византийской иконы и восстановить исходное изображение.
— А почему они так уверены, что это «Влахернская Божья Матерь»?
— Нет, такой уверенности у итальянцев, конечно, нет. Просто, будучи музейным работником, этот Фосси по долгу службы регулярно просматривает сводки о подделках и пропажах произведений искусства. Он сопоставил факты и, как и положено законопослушному гражданину, уведомил власти.
— Похвально. Что дальше?
— Неизвестные предложили реставратору гонорар в триста тысяч евро за работу и молчание.
— Ого!
— Еще какое «ого». Теперь Фосси должен подтвердить согласие, подав условный знак.
— Он его подаст?
— Итальянцы уверяют, что да.
— А что потом?
— Чем дальше, тем интереснее. Через два дня после этого неизвестные обещают доставить саму икону, а также рентгенограмму и рисунок, дающий представление о том, какое именно изображение ему подлежит восстановить.
— Восстановить?
— Именно.
— Другими словами, эти люди собираются уничтожить «Богородицу»?
