Он открыл глаза и лег на спину.
– Линии Мэй, – сказал в потолок. – Ты не спишь?
– Не сплю.
Он переместился на бок, и его тело ложкой обняло ее, и он обхватил ее руками сзади. Линии не отстранилась, однако напряженно застыла. Он глубоко вдохнул ее солоноватый, дымный запах.
– Прости меня, пожалуйста, – попросил он.
Она молчала.
– Я так стараюсь, Линии, очень! Наверное, слишком стараюсь. Чтобы соответствовать. Я просто хочу, чтобы все было как надо, больше ничего.
– Что ты, Джуниор! – Она повернулась к нему. – Джуни, милый, конечно. Я это знаю. Я знаю тебя, Джуниор Уитшенк.
В темноте он не понимал, смотрит она на него или нет, но почувствовал ее ладони на своих щеках, и ее губы приникли к его губам.
Додд Макдауэлл, Хенк Лотиан и новый рабочий, цветной, должны были появиться в восемь – Джуниор позволял своим людям начинать чуть позже, если они работали в выходные. В семь он повез Линии, детей и несколько ящиков с кухонными вещами в новый дом. По плану Линии оставалась там все распаковывать, а он возвращался обратно помогать грузить мебель.
Когда они выруливали на дорогу, из соседнего дома выскочила Дорис Найверс в домашнем халате и с цветочным горшком в руках. Линии опустила окно и крикнула:
– Доброе утро, Дорис!
– Я боюсь разрыдаться, иначе никогда не остановлюсь, – сказала ей Дорис. – Без вас тут будет все не то! Вот гляди: этот цветок сейчас, может, на вид не ахти, зато через несколько недель расцветет, подарит вам роскошные циннии.
«Зиннии», произнесла она на балтиморский манер и передала растение через окно. Линии взяла горшок обеими руками и сразу сунулась нюхать, как будто оно уже расцвело.
– Я не стану говорить спасибо, чтобы не завяло. Но теперь, Дорис, буду на него смотреть и всегда вспоминать тебя.
– Да уж, пожалуйста! До свидания, детки! До свидания, Джуниор! – Дорис отступила на шаг и помахала рукой.
– Пока, Дорис! – ответил Джуниор.
Дети еще толком не проснулись и в каком-то ступоре глазели на соседку, но Линии тоже замахала и высовывала голову из окна, пока их грузовик не свернул за угол.
– Я буду так по ней скучать! – воскликнула Линии, устраивая растение у себя в ногах и садясь нормально. – Я будто сестру теряю.
– Ничего ты не теряешь, ты переезжаешь за какие-то две мили. Сможешь приглашать ее в гости когда захочешь.
– Нет, я уж наперед все вижу. – Линии указательным пальцем промокнула под правым глазом, затем под левым. – Допустим, я позову ее на ланч. Ее, Кору Ли, всех. Если угощу чем-нибудь особенным, то они решат, что я много о себе возомнила. А подам что обычно, заявят, что считаю их хуже новых соседей, и меня в ответ не пригласят, скажут, что они мне теперь не ровня, и потихоньку перестанут принимать мои приглашения, и вся наша дружба закончится.
– Линии Мэй, переезжать в большой дом не преступление. За это не расстреливают.
Линии Мэй достала из кармана носовой платок.
Он остановился у нового дома, и она спросила:
– А не надо было сзади подъехать? Нам же столько всего носить.
– Я подумал, может, сначала перекусим, – ответил Джуниор.
Глупое объяснение – позавтракать с тем же успехом они могли и припарковавшись сзади. Но он хотел чем-то ознаменовать их прибытие. И Линии, очевидно, это поняла, потому что сказала:
– Вот и славно. Видишь, теперь ты рад, что я привезла еду.
Пока она возилась – искала на полу кабины сумочку и подбирала горшок с растением, – он успел открыть для нее дверцу. Она глянула удивленно, но передала ему Редклиффа и затем сама вышла из грузовика.
– Ну, дети, – объявил Джуниор, поставив Редклиффа на землю, – давайте торжественно войдем в новый дом.
И они вчетвером зашагали вверх по дорожке.
Утреннее солнце не проникало под шатер деревьев перед домом, но крыльцо от глубокой тени казалось только уютнее, и медово-золотистые качели, еще не видные сквозь балюстраду, уже радовали сердце Джуниора. Он с трудом удержался, чтобы не сказать Линии: «Смотри, смотри, какие они стали красивые!»
Когда впереди мелькнуло что-то синее, он решил, что это обман зрения – безумный отголосок недавнего кошмара.
Посмотрел еще раз и замер в ужасе.
По плитам дорожки тянулись следы краски – синие брызги от самых ступенек постепенно собирались в широкий ручеек и вновь сужались до редких капель у его ботинок. Краска лежала толстым слоем – казалось, ее можно отколупнуть ногтем. И блестела так, что он инстинктивно отдернул ногу, хотя, приглядевшись, понял, что краска высохла. Однако любой человек – или все-таки один только Джуниор? – сразу понял бы, что се разбрызгали со злости.
Линии между тем высвободила руку и пошла вперед, крича:
– Тише, Меррик, тише, Редклифф! Папе еще нужно отпереть дверь.
Его рабочим понадобится много дней, чтобы это отчистить. Нужны абразивы и химикаты – навскидку непонятно даже какие, – потом оттирать, скрести и долбить, и все равно следы синей краски останутся. Этот синий толком не исчезнет никогда, известковый раствор навеки впитает микроскопические остатки – возможно, не заметные посторонним, но для Джуниора очевидные. Перед глазами кинолентой развернулось его будущее: он пробует метод за методом, консультируется со специалистами, ночью лежит без сна, как сумасшедший ищет хитрые решения. Закончится, без сомнения, тем, что дорожку придется снять и положить заново. А если не выйдет, шведский синий заклеймит ее навеки, до конца времен.
Линии Мэй шла себе вперед с очень прямой спиной и очень ровно сидящей шляпой – сама невинность и беззаботность. И ни разу не оглянулась узнать, как он вообще, не остолбенел ли.
И почему он не бросил ее на вокзале? Она обошлась бы без него прекрасно. Замечательно устроилась бы где угодно.
Она задалась целью получить его – и преуспела без всяких усилий. Она в одиночку вынесла пять лет публичных унижений. Она проехала на тысяче поездов с тысячей пересадок и нашла его в два счета. Он видел, как она выгибает шею и выглядывает его у вокзала; как с чемоданом и бродяжническим узлом звонит в двери незнакомых женщин; как смеется на кухне с Корой Ли. Она схватила его жизнь, выдернула, словно мокрый свитер из корыта, разложила и заново придала форму.
И за это, очевидно, он должен ее благодарить.
Редклифф споткнулся, но устоял. Меррик бежала вперед.
– Подождите! – закричал Джуниор, потому что они уже подходили к крыльцу.
Все трое остановились и обернулись. И он зашагал быстрее, торопясь нагнать их. В кронах тюльпанных деревьев пели птицы. Маленькие белые бабочки кружили над единственным солнечным пятачком. Джуниор подошел к Линии, взял ее за руку, и они вчетвером поднялись по ступеням. Пересекли крыльцо. Он отпер дверь. Они вошли в дом.
