В такие минуты он в подробностях вспоминал свою давнишнюю поездку на вокзал, но только в этот раз все делал иначе. Проезжал по темным улицам, у вокзала сворачивал направо и опять направо на Чарльз-стрит и рулил назад к пансиону. Входил к себе в комнату, запирал дверь. Падал на койку. И засыпал – в одиночестве.
4
Джуниор велел Юджину отвезти качели к братьям Тилман, чье заведение располагалось у моря и куда «Уитшенк Констракшн» отсылали жалюзи клиентов, слишком густо покрашенные и оттого похожие на обсосанную ириску У братьев Тилман, говорили, имелся гигантский чан какой-то едкой жидкости, растворяющей краску и вообще все до самой древесины.
– Скажи, что качели нужны ровно через неделю, – наказал Джуниор.
– Ровно через неделю? Считая сегодня?
– Именно так.
– Босс, эти ребята иногда по месяцу возятся. И ой как не любят, чтобы их подгоняли.
– Говори: экстренный случай. И что мы доплатим за срочность. Переезд через два воскресенья, и я хочу, чтобы качели уже висели.
– Ладно, босс, постараюсь, – пробормотал Юджин, явно думая: «Столько суеты из-за каких-то качелей», но у него хватало ума вслух ничего не говорить.
Юджина Джуниор взял в качестве эксперимента, в первый раз нанял цветного на место одного своего маляра, призванного в армию. И пока что Юджин проявлял себя идеально. Настолько, что на прошлой неделе Джуниор нанял еще одного цветного.
Линии Мэй все сильнее тревожилась, что Джуниора самого призовут. Он напомнил, что ему сорок два, но она отмахнулась:
– Ну и что? Со дня на день призывной возраст могут повысить. Да и с тебя станется пойти добровольцем.
– Добровольцем! – вскричал он. – Я что, по-твоему, ненормальный?
Иногда ему казалось, что его жизнь – железнодорожный вагон, долго стоявший на запасном пути, очень долго, всю шальную, зря потраченную юность и годы Депрессии. Он отстал от времени, он бежал, догоняя, и катил наконец по нужным рельсам, – так разрази его гром, если он позволит какой-то европейской войне помешать ему.
Качели вернули девственно-деревянными, чудо из чудес. Ни крупицы синего ни в одной из тончайших трещинок. Джуниор обошел их кругом, дивясь.
– Господи, страшно представить, что за черт побери у них в этом чане, – сказал он Юджину.
Тот хихикнул и спросил:
– Хотите, чтобы мне крыть их лаком?
– Нет, – ответил Джуниор. – Я сам.
Юджин глянул изумленно, но промолчал.
Они вдвоем внесли качели на крыльцо и поставили вверх ногами на тряпку, чтобы Джуниор сначала залакировал низ и дал ему высохнуть и только потом качели перевернул. Стоял теплый майский денек, дождя не обещали, и Джуниор решил, что может спокойно оставить все на ночь и доделать утром.
Как большинство столяров, он очень не любил красить и к тому же знал, что не слишком в этом хорош. Но почему-то важно было выполнить задачу самостоятельно, и он аккуратно и терпеливо водил кистью, невзирая на то, что низ качелей никто никогда не видит. Работалось в охотку. Солнце просвечивало сквозь деревья, ветерок холодил лицо, и в голове наигрывала «Чатануга-чу-чу».
Из Пенсильвании ты отбыл где-то в три сорок пять,
А в Балтиморе и журнал уже успел дочитать…
Закончив, он вымыл кисть, убрал лак и уайт-спирит и отправился домой ужинать, чрезвычайно довольный собой.
А наутро вернулся, чтобы закончить труд. Лак высох, но низ сиденья покрывала тонкая пленка пыльцы. Следовало это предвидеть! Неудивительно, что он ненавидит красить! Чертыхаясь про себя, он потащил тряпку с качелями к задней веранде. Расстелил в закрытом отсеке другую тряпку, втащил туда качели, поставил как положено. Все будет тип-топ, бог свидетель. Когда он поднимал качели, подлокотники снизу шершавили пальцы, но Джуниор заставил себя об этом забыть.
Отсек изнутри Юджин покрасил совсем недавно, в начале недели, и от смешанного запаха лака и краски у Джуниора слегка закружилась голова. Он сонно водил кистью по дереву. Разве не забавно: структура древесины буквально рассказывает историю – ведешь по волокнам и удивляешься, как далеко тянется одно и неожиданно обрывается другое.
Он думал, что, возможно, однажды на этих качелях кто-то сделает Меррик предложение, а дети Редклиффа так раскачаются, что их мать в испуге схватится за веревки, замедляя движение.
Узнав, что способен чувствовать к своим детям мужчина, Джуниор затаил глубокую злость на своего отца. Подумать только, шестеро сыновей и дочь, а он забыл о них легче, чем собака забывает подросших щенят. Чем старше становился Джуниор, тем меньше это понимал.
Он быстро, резко тряхнул головой, словно отгоняя мошкару, и вновь окунул кисть в лак.
Тот цветом напоминал гречишный мед, выявлял характер дерева, добавлял глубины. Все, больше никакого шведского синего из родимых мест! Никаких грубо сплетенных ковриков и проржавевших металлических качалок! Долой нежно-голубые, в цвет неба, потолки на крыльце и серый, как боевой корабль, пол!
В день переезда Линии пойдет по дорожке к дому и у крыльца воскликнет: «Ой!» И уставится на качели. «Ой, а как же!..» А может, и нет. Может, скроет удивление, она и хитрить умеет. Но сам-то Джуниор поднимется по ступеням, не сбивая шага, ничем не покажет, что здесь что-то изменилось. «Идем в дом?» – предложит он и повернется к ней, гостеприимно указывая на входную дверь.
Приятная сцена, да, однако чего-то недостает. Линии ведь не поймет до конца, что за всем этим стоит, не поймет, что за ужас он испытал от ее поступка, не поймет ни ярости его, ни обиды, ни ощущения страшной несправедливости, ни даже того, сколько тяжкого труда ушло на переделку. Поездка Юджина к братьям Тилман; заоблачная сумма, которую те запросили за срочную работу (ровно вдвое больше обычного); две поездки Джуниора, чтобы покрыть качели лаком, и еще одна в пятницу утром – вкрутить на место болты, прикрепить веревки к петлям-восьмеркам и подвесить качели назад к потолку Обо всем этом Линии не узнает. Что, если вдуматься, повторяет узор их совместной жизни – сколько тайн от нее он хранит, несмотря на острое искушение сознаться. Она никогда не узнает, как страстно все эти годы он мечтал освободиться и остается с ней лишь потому, что иначе она пропадет, как трудно ему жить вот так, день за днем, день за днем, вечно исправляя ошибку молодости. Нет, Линии свято верит: он с ней по любви. А если он и докажет обратное – сумеет убедить, что попросту жертвует собой, – то она будет уничтожена, и жертва его окажется ни к чему.
Джуниор обводил кистью каждую ось, давал лаку проникнуть в каждое сочленение и нежно, будто лаская, промазывал каждую впадинку каждой рейки.
Блюда в ресторане, пик твоих мечтаний —
Ветчина с яйцом, что в Каролине подавали…
В пятницу, отправляясь вешать качели, он захватил с собой из дома очередные коробки и игровой стол со стульчиками из детской, чтобы уж заодно переправить на новое место побольше. Он поставил грузовик у заднего крыльца и через кухню отнес все наверх. А попутно позволил себе насладиться обзором владений. Замер у перил в коридоре и восхищался сверкающим холлом внизу, потом зашел в супружескую спальню и буквально пожирал глазами этот простор. Его с Линии кровати, доставленные на прошлой неделе из «Шофере», уже на месте – две одинаковые кровати, наподобие тех, что были у Бриллов. Линии не понимала, почему нельзя и дальше спать на старой двуспальной, но Джуниор сказал:
