– Нашел? – спросил Ред.
– Нет, тут…
Стем продолжал читать. Потом поднял голову. Его губы побелели, он весь как будто съежился, высох.
– Вот. – Он отдал листок Реду.
– «Я, Эбигейл Уитшенк, – начал тот, – настоящим подтверждаю… – Он умолк. Посмотрел вниз страницы. Откашлялся, продолжил: – Настоящим подтверждаю свое согласие на то, чтобы Дуглас Алан О’Брайан воспитывался в моей семье как мой собственный сын, со всеми причитающимися ему в таком случае правами и привилегиями. Я гарантирую, что его мать будет иметь свободный доступ к ребенку, когда только пожелает, и обещаю, что она сможет восстановить свои права на него, как только ей позволят жизненные обстоятельства. Настоящее соглашение остается действительным лишь в том случае, если мать ребенка никогда и ни за что не раскроет ему свой истинный статус до тех пор и только в том случае, если будет готова взять над ним полное опекунство; я также обещаю не раскрывать данных обстоятельств. – Ред опять откашлялся и закончил: – Подпись: Эбигейл Далтон Уитшенк. Подпись: Барбара Джейн Отри».
– Я не понимаю, – пробормотал Стем.
Ред не ответил. Он не отрывал глаз от контракта.
– Это что, Би Джей Отри? Та самая? – спросил Стем.
Ред молчал.
– Она, – заговорил Стем, – кто ж еще. Сначала она была Барбара Джейн Имс, а потом вышла за какого-то Отри. Она постоянно отиралась рядом.
– Наверное, нашла тебя по телефонной книге. – Ред наконец поднял взгляд.
– Почему ты мне не сказал? – вскричал Стем. – Ты обязан был! Мне все равно, что и кому ты обещал!
– Я не обещал, – ответил Ред. – Я ничего не знал.
– Должен был знать.
– Клянусь, твоя мама и словом не обмолвилась.
– То есть все эти годы она знала правду, но ничего не говорила собственному мужу? Так, что ли?
– По всей видимости. – Ред потер лоб.
– Это немыслимо, – пролепетал Стем. – Зачем ей так поступать?
– Ну, она… может, она боялась, что я заставлю ее тебя отдать, – предположил Ред. – Что велю вернуть тебя Би Джей Отри. И это правда, я бы так и сделал.
Стем раскрыл рот.
– Ты бы меня отдал?..
– Стем, ну сам подумай: это совершенно безумное соглашение.
– Но все же…
– Все же что? По закону ты сын Би Джей.
– Тогда хорошо, что она больше здесь не появляется, – горько произнес Стем. – Она ведь умерла, да?
– Да, если мне не изменяет память.
– Если не изменяет память! – обвинительным тоном бросил Стем.
– Стем, богом клянусь, я понятия не имел. Я едва знал эту женщину! Не понимаю даже, где твоя мама раздобыла нотариуса, который согласился такое заверить.
– Да какой нотариус! Посмотри, что тут за язык. Она старалась, чтобы текст звучал юридически. «Причитающиеся ему в таком случае права и привилегии», «до тех пор и только в том случае», но какой нотариус напишет «когда только пожелает»? Что за официальный документ в один абзац? Она сочинила все это сама, она и Би Джей. Нотариус ничего не заверял!
– Должен признаться, – Ред опять посмотрел в контракт, – я слегка… обескуражен.
Стем безрадостно хмыкнул.
– Иногда твоя мама бывала… В смысле, Эбби бывала… – Ред затих.
– Слушай, обещай мне, – попросил Стем, – обещай, что никому не расскажешь.
– Что, вообще никому? Даже Денни и девочкам?
– Никому. Обещай, что будешь хранить молчание.
– Почему? – спросил Ред.
– Я так хочу.
– Но ты уже взрослый. Это ничего не изменит.
– Я серьезно. Забудь, что видел этот документ.
– Ну… – Ред, потянувшись вперед, передал бумагу Стему.
Тот сложил ее и спрятал в карман рубашки.
Оказалось, что ящика Реда для всех бумаг Эбби не хватило. Распоряжения о похоронах в итоге нашлись в ее шкафчике под подоконником – среди программок с похорон родителей и брата, а также с «церемонии памяти» некой Шаванды Симмз, о которой никто в семье и слыхом не слыхивал. И нет, Эбби не хотела, чтобы на ее похоронах звучали «Приятные вибрации» или «О благодать». Она заказала «Овцы могут пастись спокойно» Иоганна Себастьяна Баха и «Арию брата Джеймса»
[31]
. К счастью, петь и то и другое будет хор, лишь на гимне «Встретимся ли мы с тобою?» следует присоединиться конгрегации. Друзья и/или семья при желании могут выступить с речью (такая формулировка поразила дочерей Эбби своей жалкой робостью), а преподобный Сток должен произнести речь короткую и, если возможно, «не слишком религиозную».
Упоминание о преподобном Стоке всех разволновало. Сначала они не понимали, кто это. Затем Джинни сообразила: наверное, пастор Хэмпденского братства, маленькой церкви, куда Эбби время от времени ходила, поскольку принадлежала к ней в детстве. Но официально Уитшенки – по крайней мере, в сочельник и на Пасху – посещали церковь Святого Давида, и именно там Аманда заказала отпевание на утро понедельника в одиннадцать. «Но так ли уж это важно?» – размышляла она вслух. Ред сказал, что да. И, вероятно считая Нору экспертом по религиозным делам, поручил ей позвонить в церковь Святого Давида и преподобному Стоку. Нора ушла на веранду, а когда вернулась, сообщила, что преподобный Сток уже несколько лет как отошел от дел, но преподобный Эдвин Элбин скорбит об их утрате и после обеда зайдет детально все обсудить. Ред при слове «зайдет» побледнел, однако поблагодарил Нору за помощь.
Потихоньку все в семье выходили из строя. Сыновья Стема просыпались по ночам и через холл бежали в кровать к родителям. Стем забыл отменить встречу с дамой из Гилфорда, намеревавшейся заказать большую пристройку к своему дому. Джинни и Аманда поссорились – Аманда заявила, что если Александр и занимал особое место в сердце Эбби, то лишь потому, что «он такой… ну… сама понимаешь».
– Какой такой? Какой? – взвилась Джинни.
Аманда сказала:
– Неважно, – и демонстративно замолчала.
Не прошло и десяти минут, как Деб ударила Элизу в глаз – та утверждала, будто бабушка однажды призналась ей, что любит ее больше всех.
– Итак, чем их сегодня развлечь? – процитировал Ред строчку из стихотворения Кристофера Робина, которую Эбби всегда вспоминала, если у детей вспыхивал очередной скандал, и лицо его тотчас исказилось от горя. Ред, видно, отчетливо услышал в голове веселый голос жены.
Денни, по обыкновению, подолгу пропадал у себя в комнате, и никто не знал, чем он занят, хотя иногда оттуда доносились его разговоры по мобильному. Но с кем? Загадка. Между тем даже Хайди принялась выкамаривать. То и дело залезала в помойное ведро под кухонной раковиной и оставляла под обеденным столом отвратительные кусочки жеваной фольги.
