– Ой. Мамочки, – пролепетал Стем.
Ред, открыв рот, встал; рука с журналом висела как плеть. Хью топтался перед холодильником и твердил: «Народ, ну вы чего, народ?» – машинально сжимая губку, которой мыл посуду.
Денни начал вставать. По его левому виску текла кровь. Стем нагнулся, чтобы помочь ему подняться, но Денни не принял его руку. Вместо этого он, все еще полусидя, бросился вперед и больно ударил Стема под дых. Тот, согнувшись, повалился назад и влепился в шкаф, а потом сел, но выглядел оглоушенным. Он поднял руку и осторожно потрогал затылок.
Как-то внезапно кухня заполнилась мечущимися женщинами и перепуганными детьми. Казалось, их невероятно много – куда больше, чем на самом деле. Эбби повторяла:
– Что такое? Что случилось?
Нора склонилась над Стемом и пыталась его поднять.
– Не трогай, пускай сидит, – сказала ей Джинни. – Стем, голова кружится?
Стем с недоуменным видом держался за голову. Все вокруг усеивали осколки.
Денни стоял, прислонившись спиной к раковине, явно ошарашенный случившимся.
– Не знаю, что на него нашло! – ворчал он. – Совсем крыша поехала! – Кровь стекала по щеке и капала на оливково-зеленую футболку.
– Только посмотрите на себя! Сейчас обоих повезем в больницу, – объявила Джинни.
– Не надо меня никуда везти, – буркнул Денни.
– Со мной все в порядке, дайте встать, – пробормотал Стем.
– Нет, в больницу, – настаивала Эбби. – Денни надо наложить швы, а у Стема может быть сотрясение.
– Я в порядке, – хором отозвались оба.
– Тогда, по крайней мере, давай уложим тебя на диван, – сказала Нора Стему, сохраняя абсолютную невозмутимость. Она помогла мужу подняться – Джинни на сей раз не возражала – и вывела его из кухни.
Дети потянулись следом, все, кроме Сьюзен. Та стояла очень близко к Денни и гладила его запястье. По ее щекам текли слезы.
– Ну что же ты плачешь? – спросил Денни. – Это ерунда, даже не больно.
Она кивнула и судорожно сглотнула, но слезы продолжали течь. Эбби обняла ее:
– С папой все хорошо, милая! Раны на голове всегда сильно кровоточат.
– Выйдите все из кухни, – приказала Джинни. – Я посмотрю, что с ним. Хью, принеси аптечку, она внизу в туалете. Сьюзен, мне понадобятся бумажные полотенца.
Ред тяжело опустился в кресло, но Эбби, коснувшись его плеча, позвала:
– Пойдем в гостиную.
– Я не понимаю, что произошло, – пожаловался он.
– Я тоже, но давай не будем мешать Джинни.
Эбби помогла Реду встать, и они направились к двери. Осталась одна Сьюзен. Она протянула Джинни бумажные полотенца.
– Спасибо. – Джинни оторвала несколько штук и смочила под краном. – Сначала промоем рану и посмотрим, нужны ли швы, – объяснила она Денни. – Садись.
– Не нужны мне никакие швы! – Он опустился на стул.
Джинни склонилась над ним и прижала мокрые полотенца к его виску. Сьюзен тем временем села на стул рядом с Денни и взяла его за руку.
– Хм… – Джинни всмотрелась в порез Денни. Заново сложила полотенца, снова промокнула висок.
Он ойкнул.
– Хью, где аптечка?
– Несу. – Ее муж вошел в комнату и протянул ей металлический ящик, в каких обычно держат рыболовные снасти.
Джинни велела:
– Иди скажи, чтобы не давали Стему спать, слышишь? Оставь это. (Хью наклонился подобрать осколки.) Главное, чтобы он не впал в кому. – В критических ситуациях Джинни брала инициативу в свои руки. Ее длинный черный хвост почти щелкнул, когда она откинула его за спину.
Едва Хью вышел, Денни объявил:
– Я не виноват. Клянусь.
– Неужели? – Джинни хмыкнула.
– Честно, ты должна мне поверить.
– Сьюзен, найди неоспорин.
Девочка посмотрела Джинни в лицо, но продолжала сидеть.
– Мазь, она в аптечке, – объяснила Джинни, заново складывая полотенца, почти полностью красные.
Сьюзен отпустила руку Денни и потянулась к аптечке. Плечо ее блузки было слегка испачкано кровью.
– Мы просто мыли посуду, – стал оправдываться Денни. – Тихо-мирно. Как овечки. А потом Стем вдруг слетел с катушек – когда я сказал, что он может переехать обратно домой.
– Да уж, представляю.
– Что ты имеешь в виду?
Джинни бросила бумажные полотенца в мусорное ведро и взяла у Сьюзен неоспорин.
– Сиди смирно, – предупредила она Денни и начала накладывать мазь. Он сидел не двигаясь и смотрел вверх, на сестру Джинни спросила: – Когда ты уже наконец прекратишь, Денни? Повзрослеешь? Угомонишься?
– Что значит – угомонишься? Он первый начал.
– Тебе не кажется, что у всех есть… своя боль? Да хоть бы у самого Стема, например! И у меня, если вдуматься, тоже есть повод ревновать. Папа ценит Стема намного больше, чем меня, хотя я тоже прекрасный работник. Он всегда говорит про то, как бизнес когда-нибудь перейдет к Стему, словно бы меня и не существует вовсе. Словно я не способна делать все то же, что и любой мужчина, если мне покажут как. Но только знаешь что, Денни? Штука в том, что Стему не нужно ничего показывать, он уже родился с этим знанием. Ему ничего не надо объяснять, он и сам скумекает. Он заслуживает право руководить фирмой.
Денни раздраженно фыркнул, но Джинни не обратила на это внимания.
– Пластыри. Знаешь, такие, фигурные, – попросила она Сьюзен. – Нам бы парочку, и дело сделано.
Сьюзен принялась рыться в аптечке, не слишком аккуратно уложенной, расшвыривала внутри ножницы, щипчики, бинты, достала бутылку уксуса от ожогов медуз, но все же нашла коробочку с пластырями.
– Отлично, – сказала Джинни. Вытрясла несколько штук на стол, взяла один и вскрыла упаковку. – Сейчас наклеим, и все будет хорошо, – заверила она Денни. – Только головой не дергай.
– Я не возражаю против того, что он главный, – не успокаивался Денни. – Я-то уж точно не хочу ни за что отвечать. Но вот ощущение такое, будто нами папа недоволен. Собственными тремя детьми! Ты сама говоришь, что бизнес должен бы перейти к тебе, ты ведь Уитшенк. Но нет, папе потребовался кто-то с улицы.
– С какой еще улицы? – Она отстранилась посмотреть, как наклеен пластырь, и потянулась за вторым. – Не по его воле Стем попал в семью. Просто так вышло.
– Всю жизнь при папе я чувствовал, что недостаточно хорош. Как будто я… хромой, как будто мне чего-то не хватает. Вот послушай, Джинни: однажды летом я работал в Миннесоте, так мой начальник считал, что у меня «есть глаз». Мы устанавливали шкафчики, и я придумал, как их правильно расположить, а он заявил, что это просто фантастика, и спросил, не думал ли я когда-нибудь заняться изготовлением мебели. Он считал, что у меня настоящий дар. Почему папа этого не замечал?
