Я оставил «Покушай» жалея, что вообще туда заходил. Погода, словно учуяв мое настроение, слепила тяжелую тучу и вытрясла из нее несколько крупных предупредительных капель. Откуда-то дунул ветер, и мне на лоб прилепился вялый, как мокрая промокашка, березовый листок. Я вытер лицо и с негодованием посмотрел вверх. Метрах в десяти над землей висела большая неряшливая ворона, тщетно боровшаяся с воздушными потоками. Возможно, птица считала, что куда-то летит.
– Земляк, огня маешь? – Крикнули сзади.
Со стороны стройки ко мне спешил югослав в темно-синей робе.
– Недобрый климат, пичку его матэр, – посетовал он, прикуривая.
– В дупэ такой климат, – согласился я.
– Научился юговских словей? – Ухмыльнулся строитель.
– Коллекционирую матерщину всех стран и народов.
– О, у нас есть один такой, Мирек звать. Вон он – электросварка. Когда-нибудь приходи, сделаем соревнование. Или размен опытом, а?
– Когда-нибудь приду, – пообещал я.
Стройка завораживала. Полгода назад, весной, на этом месте находился серый пустырь, приспособленный под собачий сортир. Теперь же было готово двенадцать этажей, и это позволяло надеяться, что в следующем году башня начнет заселяться.
Я зашел в свой подъезд и, отдавая дань старой привычке, проверил почтовый ящик. От кого мне ждать писем? Единственный друг и еще пара-тройка человек, с которыми я общался по необходимости, могли при желании просто позвонить. Ритуал, обозначающий какую-то связь с миром, – не более того.
Рука на что-то наткнулась, и тактильная память сообщила: конверт. Ошиблись адресом? В графе «кому» было написано только одно слово: «ТЕБЕ». Занятно. «Святое письмо»? Такой ерундой я не баловался лет с десяти. «Мальчик переписал послание четырнадцать раз. Через месяц ему было счастье». Неужели в это до сих пор кто-то верит?
В ожидании медлительного лифта я встретил соседку по площадке Лидию Ивановну. Соседка была до неприличия любопытной, поэтому конверт я от греха спрятал в карман. По дороге на седьмой этаж мы обсудили правительство, погоду и новую экономическую политику, а под конец Лидия Ивановна разразилась такой страстной речью, что я насилу от нее отвязался. Когда я уже почти скрылся в своей норе номер восемьдесят восемь, старушка вдруг насторожилась и спросила:
– У тебя гости?
– Нет, – тряхнул я головой, тихо возмущаясь ее беспардонностью.
– Мне показалось, кто-то говорит. Ах, это телевизор. Ты, наверное, забыл выключить. Знаешь, Миша, это очень опасно, телевизоры иногда…
– Показалось, – кивнул я и захлопнул дверь.
Лучше спятить самому, чем иметь шизанутых соседей.
Я включил свет, и тоска подступила к самому горлу. Мою квартиру нельзя назвать большой. Ее и маленькой-то не назовешь, самое подходящее слово – мелкая. Вытянутая как слепая кишка комнатенка и пятиметровая кухня. Если ко мне кто-то приходит, то я веду его сюда. На кухне я стесняюсь за старый гарнитур, оставленный прежними хозяевами, за то, что здесь прекрасно слышно шуршание в канализационном стояке, и мне кажется, будто это не чужие, а мои собственные фекалии не спеша перекатываются по гулкой ржавой трубе.
Кто бы не сидел по другую сторону расшатанного стола, я непременно испытываю иррациональное чувство вины за крошечную кухню, убогую квартиру, за всю свою скучную жизнь. Эти тесные кубометры спертого воздуха, насыщенного запахами пепельницы и жареного лука, насквозь пропитаны обидой и одиночеством, и обедая, я стараюсь смотреть в окно.
Только так, наблюдая за работой гастарбайтеров из Югославии, можно на какое-то время отвлечься от тягостных раздумий. Каждую неделю югославы разбирают опалубку, под которой оказывается готовый этаж здания. Потом пластиковые щиты перемещаются выше, туда, где только что появилась частая решетка арматуры, и в этих циклических операциях угадывается некий закон природы.
Говорят, в новый дом переселят весь наш микрорайон, но я в этом сомневаюсь. Мне всегда достается все самое худшее: и вещи, и жена, и судьба, вот и после развода, когда двухкомнатная квартира в приличном районе была разменяна на две конуры, бывшая супруга заняла ту, что получше.
Алена сказала: «Мефодий, ты должен быть джентельменом». И я согласился. Хотя никогда им не был и, скорее всего, уже не стану. Быть джентельменом слишком дорого, а я привык жить по средствам.
Беспорядок в комнате был естественным и вечным как человеческое стремление к счастью. Какое-то время после переезда я периодически брал в руки веник и вступал в схватку со своим естеством, однако без окрика Алены это происходило все реже.
Я стащил джинсы и, не глядя, бросил их на кресло – промахнуться было невозможно. Затем через голову снял рубашку и отправил туда же. Напялил теплый махровый халат, сполоснул яблоки. Сигареты у меня есть, значит пару дней можно будет посидеть дома. Это особенно важно сейчас, когда план большого романа полностью готов.
Вот он, в красивой папочке с хитрым зажимом – на самом почетном месте в верхнем ящике стола. Хребет и ребра, опутанные прозрачной паутиной нервной системы, да несколько дохленьких сосудиков, обозначивших направления подачи крови к предполагаемым органам. Скелету еще предстоит обрасти мышцами событий, жирком размышлений и кожей диалогов. Если, конечно, у меня получится.
План на сорока двух страницах. Идея, сюжет. Две сотни записанных через дефис тезисов. Краткие истории главных героев и их конфликты. Отрывки, наброски, даже схема развития интриги – все, чему смог и успел научить школьный преподаватель литературы. Дальше, на странице сорок три, начинается свободное плавание. Провалы ненаписанных глав заполнятся бойким текстом, разрозненные куски плоти-бытия воссоединятся в захватывающую и нетривиальную историю – если только у меня получится.
Я давно уже дал себе клятву, что эта папка, в отличие от всех предыдущих, не переместится в ящик с условным названием «разное», она вырастет в роман, пусть несовершенный, но законченный. Хватит разорванных черновиков, пустых мечтаний и болезненной рефлексии. Как там – дорогу осилит идущий? Верно.
На ужин будут яблоки. И сигареты. А завтра я сделаю тушенки с макаронами – быстро и питательно.
Вентилятор в системном блоке допотопной «четверки» загудел живо и одобрительно. Пальцы, чуть подрагивая, легли на разбитую вдрызг клавиатуру.
«ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Глава первая.
Все началось с того…»
Я разыскал зажигалку и прикурил. Что это – предстартовый мандраж или полная импотенция? Ведь знал же, точно знал, с чего начать и как продолжить. Куда все делось – вышло в свисток?
«Это был день, когда…»
Н-да… Я вышел на кухню и включил чайник. Кофе кончился еще на прошлой неделе, остался только чай. Мерзкий лимонный «Липтон» в пыльных пакетиках, ломкое крошево низкосортной заварки в грязном конверте.
Вот и нашлась отговорка, повод на какое-то время оторваться от мучительного процесса самовыражения. Кого я обманываю – себя? Ну да, а что такого? Не впервой.
