– Будем обходить. А с другой стороны, если Вечность прислала судью, зачем она тут же усложнила ему задачу? Где логика? Выходит, задачу усложнил кто-то другой. И кто?
– Дед Пихто, – Женя взяла новую тональность, примерно как во время беседы с селянами. – Туманов, я не собираюсь до самого города слушать твои нудные монологи с бесконечными вопросами, адресуемыми самому себе! Тебе больше подумать не о чем? Например, что мы будем есть – у меня уже спазмы в кишках начались! – или где заночуем? Спустись на землю, Вечный! В облаках и без тебя много чего витает. Вон видишь: птицы, комары, вертолеты даже.
– Вертолеты? – Виктор запрокинул голову. – Ах, чтоб тебя!
– Меня?! – возмутилась Женя. – А в глаз?!
– Не тебя, – Туманов указал на черную точку приближающегося вертолета, – его. Врага. Он в вертушке, я чую! Рысью обратно в лес!
– Ну, нет! Теперь я сверху!
Женя схватила Туманова за руку и потащила к ближайшему дому на окраине поселка.
До невзрачного, покосившегося домишки бежать было не так уж далеко, но вертолет стрекотал уже почти над головами, и Туманов снова взял инициативу в свои руки. Он толкнул Женю в спину и заставил упасть в высокий бурьян. Вертушка прошла над поселком и заложила вираж. Виктор помог девушке подняться, и они снова припустили, но теперь ко вросшему в землю сараю, стоящему чуть правее домика-развалюхи.
В сарае жутко воняло, было по колено навоза, в дальнем углу обнаружился ворох гнилой соломы и заплесневелого тряпья, но все эти неудобства компенсировала одна полезная находка – старые вилы. Туманов взвесил орудие крестьянского труда в руке. В качестве оружия ближнего боя оно годилось, вот только подпустит ли Враг на такую дистанцию? Впрочем, пока противник даже не думал высаживаться из винтокрылой машины. Вертушка прошла над поселком дважды, а затем ее стрекотание стихло вдали. Виктор поймал себя на том, что почти не дышит, словно опасаясь, что шумное дыхание выдаст его местонахождение Врагу.
– Пронесло? – шепнула Женя.
– А? – Туманов снова начал нормально дышать. – Да, вроде бы. Пойдем по кустам, вон там, за этой… как ее… околицей. Если я правильно ориентируюсь, дальше будут дачи, потом снова лес, а за ним кладбище. Дачи обойдем слева, проберемся вдоль шоссе.
– Не опасно?
– Теперь опасность там, наверху, – Виктор поднял взгляд к прогнившей крыше. – Слева от шоссе начинается территория Внукова. Там вертушкам летать нельзя. Пройдем Московский, свернем направо. К вечеру будем в Мосрентгене или даже до МКАД дотопаем.
– Поняла, – Женя кивнула. – Потопали.
Что ни говори, а пеший марш на пустой желудок и после целого дня неоднозначных приключений – тяжкое испытание даже для бессмертного. Умереть от усталости или истощения ему не грозит по определению, но вымотаться он может, как простой смертный. Даже больше. Ведь нормальный человек, вымотавшись до предела, просто рухнет без сил и будет лежать, пока не отдохнет, а бессмертный будет брести и до «предела» и после него. Он рад бы упасть, но силы оставляют и восстанавливаются практически одновременно. Восстанавливаются чуть медленнее и в меньшем объеме, чем расходуются, но упасть замертво не удастся, как ни старайся.
«Паршивая, надо признать, ситуация, – Туманов шагал позади Жени, то и дело поддерживая ее под локоть. – Ни богу свечка, ни черту кочерга. Иногда это выгодно, кто бы спорил, но изматывает хуже сериала – и надоел до колик, и досмотреть хочется. А особенно угнетает мысль, что это навсегда. Пусть завтра отдохнешь, восстановишься на все сто, но послезавтра или еще через день вдруг очнешься и поймешь, что пропустил пару ночей и теперь опять функционируешь исключительно на резервах бессмертия. Дрянное все-таки дело это бессмертие. Хотя, может, так с непривычки кажется. Может, лет через сто и приспособлюсь».
От мысли о целом столетии мучительного привыкания к новому ритму жизни Туманову стало совсем грустно. От расстройства он даже не успел в очередной раз поддержать спотыкающуюся Женю, запнулся сам и свалился на рухнувшую без сил подругу.
– Витя, – прохрипела придавленная Женя, – не сейчас.
– Прости, я не хотел, – Туманов отполз и уселся на какую-то кочку. – Вон там просвет. Наверное, уже кладбище.
– Разрытое? – Женя наморщила носик.
– Николо-Хованское. Ухоженное, должно быть.
– Пахнет как на помойке. Ты не заблудился?
– Не знаю. Темнеет уже, давай, последний рывок. В лесу ночевать прохладно и неуютно.
– А на кладбище уютнее? – Женя нервно усмехнулась. – Не нам с тобой, конечно, бояться покойников, и все-таки… страшновато как-то.
– Там сторожки должны быть… наверное, – Туманов пожал плечами.
– Не убедил, но ладно, идем, – Женя тяжело поднялась. – Надо было к аэропорту идти. Там и людей полно, можно затеряться, и не так страшно. Нет, все-таки слишком уж воняет. Промазали мы, зуб даю.
– Зуб, – буркнул Туманов. – Снять бы ремень да выбить из тебя этот уличный жаргон.
– Лучше отшлепай, – Женя закатила глазки. – А я буду кричать, как в немецком фильме: «Йа, йа, дас ист фантастиш!»
– Тьфу на тебя! – Туманов выбрался на опушку первым и замер как вкопанный.
– И зубы будут целы, и ремень не потребуется, – встав рядом с ним, констатировала Женя. – «Куда ты завел нас, проклятый старик? Идите вы на фиг, я сам заблудился». Что это за помойка, Сусанин?
– Помойка и есть, – окинув взглядом бескрайние просторы мусорных отвалов, покоящихся в неглубоком карьере, ответил Виктор. – Вернее, свалка. Мы влево ушли. Кладбище правее. Но это даже хорошо.
– Хорошо?! – Женя зажала нос. – Не шути так, Туманов. У меня был трудный день. Мало того, что с утра умерла и воскресла, так еще и вечер удался на славу. Так что в твой особенный юмор я уже не вонзаюсь. Что тут хорошего?
– Вонь, – Туманов усмехнулся. – Иди за мной. Покажу тебе мир иной.
– Вот спасибо, добрый человек! Только я его уже видела. Не пойду в эту срань, тут заночую!
– Идем-идем, – Туманов направился к свалке. – Нет худа без добра. Вонь – наш союзник в данный момент. Помнишь, как мы укрылись в сарае? Чутье Врага явно дало сбой, а ведь там всего лишь попахивало навозом. Вот и получается, что здесь-то нас точно никакой Враг не учует…
…На своем веку Туманов повидал всякого: и лазал по свалкам, и в бомжатниках-подвалах бывал, а однажды его занесло даже на радиоактивный полигон, но наиболее ярким примером ужасного, наихудшего и гнуснейшего существования стало то, что он увидел в этом карьере. Впрочем, кому как. Ни один из встреченных на пути полусонных бомжей не выглядел удрученным или обиженным на Судьбу. Все пребывали в легкой парфюмерной эйфории (Туманов слышал, что у одного костра звучало предложение: «Ну, еще по крышечке?!») и даже не задумывались, на какую толику, на какую сотую процента их житие соответствует канонам внешнего мира. Лично для Туманова все увиденное объединялось под одним заглавием «Тоска зеленая», а вот для местных жителей лучшего места – между прочим, анклава истинной свободы! – не найти на всей планете. И не важно, что жизнь у свободных обитателей свалки коротка, будто у мотыльков. Зато жизнь эта была полна фантазии, беззаботна и не имела глупых ограничений, кроме естественного барьера – границ карьера.
