Твоими бы устами, подумал я. Но все же остановился и обернулся. Старик ощерился:
– Услышал меня, голем? Так помни же – слезы льются! Твоя плоть сгниет еще до заката, и угаснет твой черный разум!
Он захохотал, разбрызгивая слюну и безумно вращая бельмами. Я почувствовал, что сейчас, вот прямо в этот момент, что-то должно решиться. Воздух стал неподвижен, как тогда, во время гадания, и лиловая взвесь, проявившись из ниоткуда, заклубилась перед глазами. Мне обожгло гортань, стало невозможно дышать – ощущение было, что легкие тлеют, словно бумага. Это продолжалось всего секунду, но что-то, наверно, отразилось в моих глазах, потому что, когда я коротко приказал «Пошли вон», зеваки попятились, не сказав ни слова.
Старик завизжал:
– Что, голем, надеешься испугать? Не выйдет! Я жил со светом в душе, и мне умирать не страшно! Это ты, ты, должен бояться!
От него воняло, как от козла. Поморщившись, я сказал:
– Не ори, дурак. Подробности знаешь?
Опешив от такого вопроса, он заткнулся на полуслове. Несколько секунд беззвучно разевал рот, демонстрируя пеньки от зубов. Казалось, я слышу, как скрипят его высохшие мозги. Пришлось подсказать:
– Ты утверждаешь, что моя плоть сгниет до заката. Как это случится и где?
Он что-то проблеял. Я подождал для порядка, потом вздохнул:
– Понятно. Конкретно сказать ничего не можешь. Но что-то ведь чувствуешь, вшивый крот… Ладно, последний шанс. Сейчас я задам вопрос, а ты ответишь на него одним словом. Ну, готов?
– Я не буду отвечать, голем.
– Напрасно. Ты сказал, что у меня нет души. Но чужую душу я взять могу. Ты ведь знаешь об этом, правда?
Я вытащил кинжал и приставил лезвие к его шее под кадыком. И вот теперь его по-настоящему проняло. Старик затрясся, и я, забеспокоившись, что он обделается от страха, даже отступил на полшага. Но кинжал, естественно, не убрал.
– Итак, я задаю вопрос. Север, юг, восток или запад?
Его тупая физиономия начинала меня бесить. Я слегка усилил нажим и почувствовал, как острие клинка проникает в кожу, хотя за бородой этого было не видно.
– Жду три секунды. Потом забираю душу. Север?.. Юг?.. Восток?..
– Запад! – пискнул старик.
– Спасибо.
Коротким движением я вспорол ему горло. Вытер клинок, развернулся и пошел прочь. Мертвец остался лежать на пучке соломы. Все честно – душу я оставил при нем. Мне она была ни к чему.
3
Я покинул площадь и зашагал по улице. Здесь тоже располагались торговые лавки, но уже побогаче – специально для клиентов, презирающих базарную толчею. Мелькали аляповатые вывески с изображением клинков, головных уборов и алхимических склянок. Попалась даже стеклянная витрина в человеческий рост – почти как на Аллее Предков в столице. Причем стекло было не простое, а с фиолетовым благородным отливом – такое камнем не расшибешь, и решетку можно не ставить. На витрине блестели оправы для «глазков», выполненные из чистого золота, жемчужные нити, явно доставленные с самого побережья, самоцветы с Хрустальных Гор, серебряные браслеты и прочая ерунда, от которой у дам замирает сердце, а у мужчин пересыхает во рту при взгляде на ценник. Вот и сейчас две барышни в прострации застыли на тротуаре, пожирая глазами ассортимент. Стражник, охраняющий вход, снисходительно улыбался.
Да, если в Белом Стане появились подобные заведения, то дела здесь не так уж плохи. Филиал Королевского Банка тоже имеется – каменное здание аж в три этажа. И вообще, городок заметно разросся за те годы, что я здесь не был. Может, и правда, живую руду нашли? Нет, это вряд ли. Откуда бы ей здесь взяться?
Я шел на запад, как и подсказал мне юродивый, а чувства мои представляли смесь эйфории, нетерпения и страха. Ситуация была не совсем понятной. Пророчество жреца противоречило результатам гадания на корабле, однако я склонялся к тому, чтобы принять слова старика за истину. Все-таки этот вонючий крот обращался прямо ко мне, а там, на палубе, присутствовали десятки людей. Но опять же что в таком случае означала надпись на парусине?
Разберусь, никуда не денусь.
Витрин с чудо-стеклами больше не обнаружилось, и любые ассоциации со столицей теперь казались смешными. Я притормозил, озираясь. Улица вывела меня к ратуше. Трехэтажное здание с нелепыми завитушками на фасаде навевало тоску. Часы под крышей стояли. У входа толпились люди, и я подошел поближе.
На стене висел свежеотпечатанный бумажный плакат, с которого смотрел угрюмый мужик, заросший бородой по самые брови. Рисунок был черно-белым и схематичным, но художник явно имел талант – взгляд бородатого казался колючим и неприятным. Сверху аршинными буквами значилось: «Рассудит небо».
Я удивился. Это что за злодей такой, если ему не отрубили башку и на каторгу его не отправили, а держали специально для такой казни? Имя, которое значилось на плакате, ни о чем мне не говорило, а вот кличка Угорь уже как будто встречалась. Вот только при каких обстоятельствах?
Я с трудом продирался сквозь лес казенных формулировок в пояснительном тексте: «…подданническую присягу презрев и законы, Солнцем данные, попирая…», «…смертоубийства, а також и прочие деянья предерзкие, не единожды учиненные…», «…казне и торговому люду убытки приключив непомерные…», «…и от мыслей злодейственных воздержания в себе не имея…», «…суду же высокому преступное неуважение выказав…». И наконец история этого симпатяги всплыла-таки в моей памяти.
Угорь был родом из этих мест – внебрачный сын горожанки от кочевника-степняка. Вырос в бедности, если не сказать – в нищете. Подростком сбежал из дома, бродяжничал, скитаясь по континенту. Добрался до Восточного Взморья. Там, кажется, был гарпунщиком. Пару лет провел в Хрустальных Горах. Вернувшись в родные края, нанялся охранником в караван. Сопровождал товары в столицу. Клинком, говорят, владел виртуозно. Быстро завоевал уважение, стал десятником. Потом вдруг вместе с десятком переквалифицировался в разбойники. Караванные пути он знал досконально, и купцы в округе буквально взвыли.
Угорь действовал нагло, но четко видел границу, за которую не следует выходить. Не нападал на королевские грузы, чтобы из столицы не прислали солдат, а награбленными деньгами делился с местными, которые при случае давали ему убежище. К тому же ему невероятно везло – несколько раз он ускользал буквально из-под носа у стражи. Именно тогда он, кстати, получил свою кличку. Вся эта канитель продолжалась бы еще долго, если бы не возникла одна проблема.
Разбогатевший Угорь пристрастился к «звенящим каплям». И никто не подсказал ему вовремя, что в этом деле тоже надо соблюдать меру. Может, его лихие рубаки не решились сделать замечание атаману, а может, просто были не в курсе. Они-то ведь сами не во дворцах росли, и крошечные винтом завитые склянки с тягучей жидкостью (сто пятьдесят золотых за штуку) были для них экзотикой.
В общем, если говорить по-простому, у предводителя поехала крыша. Он стал буйным и утратил всякую осторожность. В конце концов не придумал ничего лучше, как напасть на воздушный транспорт, везущий в столицу золото. Тот факт, что корабли с таким грузом не делают остановок в степи, совершенно не смутил атамана. Он уже знал, как нарушить эту традицию. На дело взял только самых верных бойцов, готовых идти за ним до конца.
