В конце концов он вернулся в родной городок посреди степи, где в него сразу вцепился пожилой бургомистр, которому позарез был нужен новый начальник стражи.
Много раз отставной драгун потом проклинал тот день, когда согласился на уговоры. Впрочем, были и положительные моменты. Местные барышни млели и таяли при виде пурпурно-алой медали на широкой груди героя. Вот и дочка купца – самого богатого в городе! – тоже не устояла…
– Я тебе так скажу, – отец оглянулся на дверь и понизил голос, словно боялся, что их подслушают, – к Волкам иди, к Ястребам, к кому хочешь. Только в это болото не возвращайся. Понял, дурень?
Одним глотком он выдул ром из стакана. В эту минуту дверь отворилась, и матушка шагнула через порог. Взглянула на мужа и сказала:
– Ага.
В этом слове было столько оттенков, что отец покраснел и поспешно сунул бутылку в шкафчик. Пчелка, вошедшая вслед за матушкой, хихикнула, но тут же опомнилась и сделала невинное личико. Старая Веста водрузила в центр стола огромное блюдо. Пирог, исходящий паром, едва не лопался от начинки. Принцип у матушки был простой – чем больше мяса, тем лучше. В противном случае отец не преминет съязвить на тему того, что его кормят тестом и травкой, как последнего смерда, и что у него в полку даже лошади питались разнообразнее.
– Мелкого позвать? – спросила Пчелка.
– Не надо, – сказала матушка. – Спит твой братик, я к нему заходила только что. Потом пирога ему отнесешь.
– Как он, кстати? – спросил Ясень. – Выздоравливать собирается?
– Ночью пропотел, лучше стало. Только слабый совсем.
– Правильно, пусть спит. Быстрей поправится, – глубокомысленно заметил отец. Он был рад, что разговор ушел от бутылки в шкафчике.
Матушка понимающе усмехнулась:
– Садись уже, лекарь.
Ясень ощутил, что его самого неодолимо тянет ко сну. Разумных объяснений этому не было. Ведь не с двух же стаканчиков развезло? Но веки наливались свинцом, и глаза слипались. Вокруг сгустился лиловый сумрак, фигуры домочадцев сделались плоскими, а голоса звучали глухо и неразборчиво, словно из-за двери.
Ясень с трудом улавливал, как Пчелка в лицах пересказывает сцену на поле, смешно копируя интонации ведуна. И как отец посмеивается в усы, а матушка качает головой осуждающе, но даже на ее губах иногда мелькает улыбка. Потом старая Веста говорит, что фиалковый цвет в этом году удался на славу, она уж такого и не припомнит. И вообще, по такой погоде ходить на поле – чистое удовольствие. А вот, когда она, Веста, впервые собирала фиолетовые огни (шутка ли, два больших цикла с тех пор сменилось), стоял собачий холод, потому что дело было зимой, и цветы проросли на проталине посреди ледяной равнины, и мороз обжигал лицо, выцарапывал последние остатки тепла, и уже не слушались пальцы…
– Ясень!
Кто-то звал его с другого края снежного поля, но голос терялся, не мог пробиться сквозь завывание вьюги.
– Ясень, слышишь меня?
Он с трудом поднял взгляд и не сразу сообразил, где находится. Все сидящие за столом уставились на него – Пчелка даже рот приоткрыла. В ушах звенело, словно рядом только что ударили в колокол.
– Да, – сказал он. – Я слышу.
– Заснул, что ли? Зовем, зовем, а ты – ноль внимания.
– Все в порядке, – Ясень потер глаза. – Просто устал немного. Пойду прилягу на пару часов, пожалуй.
Путь до кровати показался ему нестерпимо долгим. Голова кружилась, ноги стали ватными, но все-таки он добрался. Рухнул головой на подушку, и сон поглотил его, как трясина поглощает брошенный камень.
Он уже не видел, как матушка зашла в комнату и осторожно присела рядом. Потом заглянула Пчелка и, помолчав, сказала:
– Я у Весты спросила, что с ним такое. Она говорит, это дева-судьба его наказала. Ну то есть не наказала, а так… Вроде как по носу щелкнула, чтобы не слишком наглел. А вообще, она – ну дева, в смысле – любит таких, которые не боятся. Присматривает, мол, за ними, оберегает…
– Все их любят, – вздохнула матушка. – Только и жизнь у них – не аллея, камнем мощенная, а тропка горная по-над пропастью. Чуть зазеваешься, споткнешься – и костей уже не собрать. Сколько раз ему говорила – думай головой, не лезь на рожон, но ведь, сама понимаешь, без толку.
Тихо было в каменном доме, только хныкал за окном ветер.
– Ладно, – матушка поднялась. – Ты венок-то приготовила?
– Нет еще.
– Ну пойдем.
Они вернулись на кухню, и Пчелка принялась бережно ворошить цветы на столе. У некоторых фиалок стебли были неестественно длинные – можно легко связать в узелок. Пчелка отбирала их, прикладывала друг к другу, переплетала. То, что возникало в ее руках, было похоже на зеленую косу с множеством фиолетовых брошек.
Закончив, она с удивлением обнаружила, что в кухне стало светлее. Выглянула в окно. Тучи поредели – впервые за много дней в просветах между ними синело небо. Солнечный луч небрежно мазнул по крышам.
– Матушка, солнце! – Пчелка засмеялась, закружилась от восторга по кухне.
– Куда ж без него сегодня?
– А я боялась, что дождь пойдет!
– Глупышка. Сплести успела?
– Да, вот смотри!
– Ух, красота! Ну беги тогда. Смотри не забудь только…
Матушка нагнулась к ней и что-то прошептала на ухо. Пчелка зарделась, прыснула. Схватила цветы и выскочила на улицу. Увидела стайку сверстниц, догнала, защебетала с ними наперебой. Смех-колокольчик звенел хрустально и чисто. Девушки шагали к окраине, перекинув через плечи фиолетово-зеленые «косы».
Соседки, подружки, дальние родственницы – все, кто утром собирал фиалки на поле, теперь шли по дороге к реке.
Ветер стих, и с каждой минутой становилось теплее. Выйдя на высокий берег, девушки замерли, огляделись завороженно. Серовато-желтая степь тянулась до горизонта. Солнце висело низко, свет его вливался в реку ручейком расплавленной меди.
Девушки переглядывались, подталкивали друг друга – кто смелей, кому начинать?
Черноволосая красотка протолкнулась вперед, тряхнула головой, подмигнула. Сняла с шеи «косичку», сплетенную из фиалок, и, размахнувшись, подбросила ее вверх.
Цветы, оказавшись в воздухе, впитали закатный огонь и вспыхнули ярче. Они не упали, солнце, протянув руку-луч, подхватило их и взвесило на ладони. Казалось, над рекой танцевала зелено-фиолетовая змея – шкура ее искрилась, а длинное тело скручивалось в тугие жгуты. Это продолжалось секунд пять или шесть, а потом огни вдруг погасли, и «косичка» распалась на отдельные стебли. Бледным дождем они осыпались в воду.
Над толпой пронесся разочарованный вздох. Но хозяйка «змеи», похоже, ни капельки не расстроилась. Она пожала плечами, махнула рукой и прокричала звонко:
