Часть вторая
Предгорья
1
Фиалки зацвели за день до осенней ярмарки. Игнорируя законы природы, пробились сквозь остывшую землю и распустились на сжатом пшеничном поле – все разом, в один момент. Лепестки едва заметно светились и дрожали на ветру – казалось, на пожухлой стерне танцуют язычки холодного пламени. Что-то неестественное, неправильное было в этом мерцании, и мелкая живность, чуя подвох, разбежалась и попряталась в норы. Даже птицы, которые вчера во множестве копошились среди жнивья, споря за уцелевшие зерна, сегодня исчезли, словно их сдуло ветром, и теперь над полем висела прозрачная тишина. И еще был запах, сладковатый и едва ощутимый, как будто в промозглую сырость добавили каплю меда.
Первым эту сладость уловил на рассвете знахарь – старик, живущий на выселках. Выйдя из избы по нужде, он остановился и втянул носом воздух, как гончая на охоте, а потом подпрыгнул, всплеснул руками и, тряся бородищей, кинулся будить свою ученицу – рябенькую долговязую Мирку. Та не сразу сообразила, в чем дело, и долго лупала глазами спросонья, пока дед, окончательно потерявший терпение, не пригрозил отходить ее хворостиной. Девчонка прониклась, сунула ноги в чеботы и, поминутно охая, выбежала на улицу. Знахарь, чертыхаясь, догнал ее, обозвал раззявой и сунул в руки большой холщовый мешок, припасенный специально для таких случаев, после чего Мирка потрусила, наконец, по дороге.
За полчаса она успела обежать полтора десятка домов, где жили незамужние девушки. Те, услышав, в чем дело, взвизгивали, наскоро одевались и бросались к подругам. Скоро весь городок гудел, как растревоженный улей. Девицы с мешочками, клацая зубами от холода, спешили туда, где над полем разливался холодный свет. Многие жевали на ходу, потому что дома завтракать было некогда – цветы следовало собрать до полудня.
Ясень наблюдал весь этот переполох с некоторой долей злорадства. Его сестренку с домашним прозвищем Пчелка тоже, естественно, разбудили, и она от избытка энтузиазма первым делом перевернула ведро, получив от матушки воспитательный подзатыльник. Но нисколько из-за этого не расстроилась и через минуту уже мчалась в первых рядах. Впрочем, и невеста Ясеня, Звенка, не отставала.
Спустя несколько часов, когда до полудня осталось совсем недолго, Ясень оседлал жеребца и поехал в сторону заветного поля. Было пасмурно – солнце не показывалось уже несколько дней, и пейзаж вокруг нагонял тоску. Ветер брезгливо шевелил побуревшую траву на обочине. Копыта глухо чавкали по раскисшей дороге.
Ясень обогнул приплюснутый лысый холмик и, наконец, увидел стерню с фиолетовыми цветами. Зрелище действительно было странное – словно кто-то разбросал самоцветы на ветхом, давно не стиранном покрывале. Ясень подумал, что интересно было бы глянуть на это сверху. К примеру, с палубы воздушного корабля. Но корабли здесь давно уже не летали.
Фиалок в этот раз оказалось много, просто на удивление, и, в общем, было понятно, что все собрать не удастся. Девушки, опустившись на корточки или просто став на колени, бережно разгребали руками влажную землю, чтобы вытащить цветок вместе с корнем. Даже дышать боялись – лишь бы фиолетовый огонек не угас, а продолжал танцевать в ладонях. Очистив корень от грязи, укладывали фиалку в мешочек и переползали к следующему цветку – молча, не глядя по сторонам, как будто весь окружающий мир утратил для них значение, и осталось только прохладное мерцание перед глазами.
Конь под Ясенем, озадаченный этой картиной, остановился на краю поля. Он, конечно, не заржал от испуга (это было бы ниже его достоинства – не кляча ведь, которая возит телегу с сеном, а клыкастый перерожденный скакун), только фыркнул недовольно и осуждающе. В тишине этот звук прозвучал на удивление громко. Светловолосая девчонка, сидевшая к Ясеню ближе всех, недоуменно подняла голову и несколько раз моргнула, как будто не сразу сообразила, кого она видит перед собой.
– Привет, – сказал Ясень. – Звенку не видела?
– Ч-чего?..
Другие девицы тоже зашевелились. Распрямляли спины, с интересом поглядывали на гостя.
– Что, красавец, помочь решил?
Вокруг захихикали. Ясень не успел заметить, кто к нему обратился, поэтому ответил, важно глядя поверх голов:
– Не помочь, а проконтролировать.
Смешки стали громче.
– И то верно, куда ж мы, курицы, без догляда!
– Ты уж объясни, не побрезгуй – может, я чего не так делаю?
– А веночки плести научишь?
Ясень снисходительно улыбался, пережидая этот фейерверк остроумия, но тут из-за кустов у дальнего края поля показался старичок-знахарь. Он бежал, прихрамывая и грозя кулаком, а лицо его пылало праведным гневом. Смех прекратился, кто-то ойкнул испуганно. Старик, наконец, добрался до Ясеня, но так запыхался, что еще минуту не мог ничего сказать, а только беззвучно открывал рот и пучил глаза. Наконец, слегка отдышавшись, прокаркал:
– Ты что же, поганец, стыд совсем потерял? Нет, ну это ж надо, темень кротовая, на девичье поле приперся! Бугай здоровый, а ума ни на грош! А ну развернул конягу и дуй отсюда!
Конь сердито оскалился, а Ясень сделал честные глаза и кротко ответил:
– Так ведь полдень уже, почтенный.
И, словно в подтверждение его слов, огоньки фиалок на мгновение вспыхнули еще ярче, а потом вдруг разом угасли, как будто иссяк подземный источник, из которого корни черпали свет. Цветы бледнели и увядали, зеленые листья съеживались, теряя бархатистую мягкость, и вскоре стали совершенно неразличимы на фоне подгнивающего жнивья. Медовый аромат испарился, и в воздухе запахло прелой соломой.
– Ну вот, – сказал Ясень, – теперь уже можно, правда?
Он тронул поводья, но жеребец все не решался перейти на стерню – топтался на месте, всхрапывал и беспокойно прядал ушами. «Ну что ты? – укорил его Ясень. – Боишься, что ли? Дамы же смотрят». Дамы в измазанных юбках польщенно заулыбались, а конь, возмущенный нелепыми подозрениями, дернул головой и решительно попер через поле. Знахарь что-то еще бухтел за спиной, но Ясень уже не слушал, потому что увидел Звенку.
Она стояла, уперев руки в боки, смотрела на всадника и молчала. Только когда он подъехал почти вплотную, покачала головой и произнесла:
– Явился.
Ясень безмятежно пожал плечами, глядя на нее сверху вниз. Маленькая и ладная, с иссиня-черными волосами, заплетенными в короткую косу, Звенка была красива, но совсем не той красотой, о которой поют в балладах. «Бледная нега» и «ланиты, пунцовые от смущения» – это не про нее. У Звенки лицо загорелое, носик вздернут, глаза немного раскосые – в предках явно имелся кто-то с восточного побережья. Смотрит насмешливо и при этом чуть-чуть наклоняет голову, как будто хочет сказать: «Ага, конечно, ври больше».
– Ну что, – спросил Ясень, – много насобирала?
Звенка фыркнула и с некоторым усилием подняла с земли свой мешок. Ясень нагнулся, отобрал его и взвесил в руке. Фиалки – это, конечно, не камни и не дрова, но и не лебяжий пух, легкий, как дуновение ветра. Стебли и листья набухли влагой, и мокрая зелень просвечивала сквозь ткань.
