И ударил слабее, чем мог, чтобы не прикончить врага раньше времени.
– В жертву! – рявкнули поднимающиеся челы.
– На Камень его!
– На Камень!
– Смерть!
Жажда оставила их в покое ненадолго, теперь снова взяла за горло, требуя новых смертей, и оболваненные древним артефактом горожане принялись сжимать вокруг хвана кольцо. А он лишь улыбался, не поднимая глаз на мучителей. Казался слабым, казался сломанным.
Безобидным.
Годным лишь на то, чтобы…
– На Камень его!
– На Камень! – громко подтвердил приблизившийся Корнюшин. – Смерть его достанется всем нам!
– Да! – взвыли челы. – Кровь!
Жрец остановился и с ухмылкой посмотрел на чёрный молот, лежащий рядом с коленопреклонённым Терсом. Оценил исходящий от него фон магической энергии и негромко спросил:
– Откуда ты здесь?
– Случайно оказался, – хрипло ответил четырёхрукий, не поднимая глаз.
– Ты разведчик Великих Домов?
– Нет…
– Да мне и не важно, – высокомерно рассмеялся Корнюшин и плавным жестом обвёл психованных последователей. Временно притихших, реагируя на руку Жреца. – Любой, кто придёт сюда, станет честно служить мне и Силе, которая скоро поглотит весь мир. Любой! Потому что никто не способен противостоять Жажде…
И вдруг осёкся.
Резко умолк, вызвав у Слуг и челов удивлённые взгляды, и пристально посмотрел на стоящего на коленях Терса. Разглядел тень усмешки на окровавленных губах, изменился в лице, начал открывать рот, но не успел ничего сказать.
И ничего сделать тоже не успел.
Хотел крикнуть, приказывая Слугам атаковать или бросить в хвана заклинание, – теперь не узнать.
Потому что не успел.
Потому что в тот самый миг, когда Корнюшин открыл рот, ему в лицо врезалась крупная чёрно-белая птица с гигантским оранжевым клювом, и фраза, которую он собирался произнести, превратилась в невнятный, болезненный хрип.
– На!
Терсу было больно. В голове по-прежнему посвистывало и позвякивало, а руки – все четыре – слегка дрожали. Но он знал, что должен сделать, и был полон решимости победить. А профессия научила его не обращать внимания на боль во время работы.
– На!
Хван резко вскочил на ноги, взмахнул правой верхней рукой, за которой на ремешке летел молот, вцепился в обмотанную кожей рукоять и с силой ударил…
Хитроумный Конюшин успел упасть в грязь, чёрное тело молота просвистело над ним и взорвало рыжую голову чуда.
– Сука!
Зоран рванулся на врага, но Терс знал, что так будет и… нет, не подготовился к его нападению, а напал сам.
Прикончив Виктора, молот не остановился, продолжил движение по дуге, и Зоран, так уж получилось, поспешил на встречу со своей смертью.
Хрясь!
Лопнула белобрысая голова, но Слуги не были важны, их кровь не играла в заклинании никакой роли, и Терс, не обращая внимания на убитых, бросился к Жрецу.
Лицо которого по-прежнему рвал тукан.
– А-а!
Корнюшин не видел, куда бежать, где прятаться, где искать помощь, а челы… Челы заворожённо взирали на происходящее, словно впитывая в себя смерть Слуг.
Хрясь!
Хван ударил Корнюшина в тот самый миг, когда тому удалось оторвать от себя птицу. Тукан резко взмыл в воздух, а молот опустился на голову, напитавшись, как было сказано в инструкции по эксплуатации артефакта, кровью Жреца.
Хван резко развернулся, оттолкнув пару ближайших челов, в три быстрых прыжка добрался до поваленного обелиска, вскочил на него, взмахнул молотом – стоящие вокруг дружно ахнули – и с силой опустил орудие на гладкий чёрный камень.
И тут же схватился за уши, услышав резкий, до боли пронзительный крик.
Обелиск пошёл огненными трещинами. Чёрный Камень, казавшийся незыблемым воплощением тёмной Вечности, завыл от боли и, возможно, от боли всех, кто умер из-за него и ради него. Заверещал, подобно смертельно раненному зверю, в страхе умоляющему о пощаде, задрожал и рассыпался раскалённой пылью, заставив отшатнуться всех, кто был неподалеку.
Нет!
Отшатнулся, отпрыгнул подальше только Терс, а остальные рухнули на землю, криками и воплями провожая в небытие зловещий артефакт и его Жажду.
Эпилог
– Господи, шеф, здесь столько улик, что я чувствую себя последним дебилом, – с чувством произнёс Литвинов, хлопая себя по бедру. – Тридцать лет!
– Угу.
Брагин искренне надеялся, что его короткая реплика подскажет Борису, что развивать тему не следует, но капитан был слишком ошарашен.
– Тридцать лет этот душегуб убивал, а мы… А мы…
– Да, это Подражатель, – скупо согласился подполковник.
– Тридцать лет! – Литвинов выдвинул следующий ящик письменного стола «экстрасенса» и присвистнул: – Фотографии Филина! С улицы…
А классный фотоаппарат и несколько мощных объективов к нему они нашли чуть раньше, в кладовке.
– Шеф, Корнюшин следил за Филином!
– Угу.
– Вот откуда он знал, как тот действует.
– Угу…
Фёдор Семёнович испытывал двойственные чувства.
С одной стороны, найдены неопровержимые доказательства того, что Николай Корнюшин на протяжении трёх десятков лет водил за нос ростовскую полицию, маскируя свои преступления под деяния серийных убийц. Как именно он вычислял «коллег», осталось загадкой, но он знал их всех. И знал о них задолго до полиции.
Выслеживал, наблюдал и копировал.
Шевченко предположил, что у Корнюшина был свой человек в управлении, но за тридцать лет поменялся весь состав сотрудников, работавших над резонансными убийствами, соответственно, выходило, что Николай завербовал не одного, а целую группу полицейских, и в силу её фантастичности от версии пришлось отказаться. Отказались в пользу чуть менее фантастического предположения, что узнавать о появлении серийных убийц Корнюшину помогали необычайно развитые телепатические способности.
А ещё то, что Корнюшин был известным гипнотизёром и экстрасенсом.
Гипнозом объяснили странную слепоту полицейских, не сумевших в ходе тотального прочёсывания обнаружить логово убийцы на Зелёном острове, и страшное помешательство огромного количества горожан, приведшее к уличным беспорядкам.
Гипноз, чтоб его, используемый в подлых целях!
Точнее, массовый психоз, как следствие гипноза.
А о том, что Корнюшин старательно разрабатывал свои способности, тренируясь на широкой публике и добиваясь успеха, свидетельствовали его собственноручно написанные дневники.
