– Никаких.
– Тогда действуй. А сам…
Заниматься «бытовухой», от количества которой волосы дыбом, Брагину не хотелось категорически, тем более поступать во временное распоряжение начальника полиции общественной безопасности. И потому Фёдор Семёнович неожиданно для самого себя ляпнул:
– У меня выезд, господин генерал.
– Отложить не хочешь?
– Не могу. – Брагин улыбнулся, прекрасно осознавая, что шеф всё понимает. – Да и пользы от меня на «бытовухе» будет мало. И патрулировать…
– Знаю, что не пойдёшь, – рассмеялся Шевченко. – Вали на свой выезд, только осторожно. В городе чёрт-те что творится.
– Я понял.
– Оружие возьми обязательно. Это приказ.
– Я понял.
– Будь.
Надо было пользоваться моментом, пока генерал не передумал. Брагин вызвал Литвинова, выключил компьютер, встал из-за стола, подхватил с вешалки куртку и вышел в приёмную, на ходу натягивая её на плечи. Встретил Бориса, передал ему распоряжения Шевченко, велел «действовать» и быстрым шагом покинул управление.
Глава 7
Дорога до острова, а точнее – до землянки, отняла у Вебера последние силы, но ушли они не на ходьбу или управление машиной, а на то, чтобы сдержаться. Чтобы никого не убить. Не испить ещё один стакан насилия, с наслаждением вдыхая чужую смерть. По дороге его окружали жертвы: податливые, глупые, нахальные, годные лишь на то, чтобы подарить свою жизнь охотнику, и Виктор прилагал грандиозные, невозможные усилия, чтобы сдержаться. Стискивал зубы. Вцеплялся руками в руль, не позволяя пальцам разжаться. Шептал ругательства и…
Сдерживался.
«Убить!»
Нельзя…
«Убить!!»
К счастью, старый сторож не высунулся из домика – то ли почувствовал исходящую от молодого чуда угрозу, то ли занят был, – и только это спасло ему жизнь. Если бы юноша его увидел – убил бы обязательно, а так прошёл мимо и лишь у зарослей терновника вспомнил, что поблизости была подходящая жертва, смерть которой никто не заметит и которую долго никто не хватится.
«Вернуться?»
«Пёс с ним! На обратном пути!»
Тут снова накатило, да так сильно, что Вебер не стал долго возиться с маскировочными ветками, а просто продрался сквозь колючие кусты, расцарапав руки, лицо и в двух местах порвав куртку. Продираясь, одновременно снимал магическую защиту, торопливо шепча нужные заклинания, а продравшись – буквально вкатился в землянку, тяжело дыша и оглядываясь так, словно собираясь сожрать всех пленников.
– Воды… – заканючил при его появлении Смирнов. – Умоляю…
– Заткнись!
Коллекционер скрючился у стенки и не подавал признаков жизни. Впрочем, он частенько лежал в такой позе, поэтому чуд не стал проверять, жив маньяк или нет. Не до того сейчас: Вебер вытащил из кармана пузырёк, прикинул количество оставшихся таблеток – половина примерно, вытряхнул в рот несколько пилюль и замер за столом, крепко обхватив голову руками.
– Я не пил со вчерашнего дня… – А вот это Смирнов произнёс напрасно. Не понял, что к рыжему сейчас лучше не лезть, и зря подал голос. – У вас что-то поломалось, и я не получил положенной порции воды.
– Урод! – Виктор подскочил к загону, в котором сидел Филин, и принялся бестолково избивать его руками и ногами. Но не хладнокровно убивая с профессиональной жестокостью, а нанося глупые хаотичные удары. Не избивал скорее, а пытался выплеснуть из себя Жажду. – Урод! Убийца! Тварь!!
– А ты?! – рявкнул в ответ Филин.
Разгорячённый Вебер замер с занесённым для удара кулаком.
– А ты? – повторил маньяк, с ненавистью глядя на тюремщика. – Ты не урод? Ты не убийца? Не тварь? Ты кем себя возомнил, сволочь?!
Ошеломлённый чуд сделал несколько шагов назад, уткнулся спиной в стену, сполз по ней на пол и замер.
«Я – убийца!»
Проклятая Жажда сделала его такой же тварью, как эти звери, которых он сажал на цепь… Или они сделали его таким? Заразили…
«Я стал зверем…»
И Виктор заплакал, невидяще глядя перед собой и изредка размазывая скатывающиеся по щекам слёзы.
– Что с ним? – тихо спросил Смирнов.
– Рехнулся, – одними губами ответил Коллекционер.
– Как мы?
– Или ещё хуже.
Безумный взгляд Вебера упал на цепи, которые совсем недавно сковывали Бугая.
«Цепи для зверя. Цепи для убийцы…»
Чуд поднялся, медленно подошёл к свободному загону, протянул руку и оплёл самой длинной цепью свою шею, собираясь рывком уйти вниз, ломая позвонки…
В следующий миг голову пронзила жуткая боль.
Словно из-за сломанных позвонков. Только они были целы.
Боль шла от железного «воротника». Показалось, что звенья раскалились докрасна и вот-вот сожгут его… Показалось, что нет на свете пытки хуже.
Виктор завопил, сорвал цепь и на четвереньках отполз к центру землянки, где его и вырвало.
От боли…
«Мне не позволено умереть…»
Теперь это было очевидно.
«Значит, придётся убивать…»
При этой мысли боль стала слабее, практически исчезла… Или же подействовали пилюли Корнюшина… Кто сейчас разберёт? Главное, что исчезло пожиравшее голову пламя и мысли стали ясными.
«Я должен убивать…»
Маньяки посмотрели на молодого чуда, напоминающего сейчас задумавшегося мясника: Коллекционер – с привычным равнодушием, Филин – с ужасом, а тот вдруг резко развернулся и вышел из землянки, пробормотав на ходу:
«Буду, буду убивать, но не сейчас!»
И взгляд у него при этом был совершенно диким.
* * *
Старика решили не трогать.
Вот как-то вот, не сговариваясь и не обсуждая. Молча переглянулись, подходя к шлагбауму, посмотрели друг другу в глаза и поняли, что трогать сторожа не станут. Пусть живёт.
Может быть, на обратном пути…
Сторож, в свою очередь, почувствовал происходящее и наружу не высунулся. Ни денег не спросил, ни поинтересовался, кто и куда? Как сидел внутри, так и сидел, будто и не было его. Хотя и чел, и люд ощутили его присутствие.
И его страх…
– Далеко? – уточнил Корнюшин, когда они отошли от шлагбаума шагов на двадцать.
– Нет, – скупо отозвался Зоран.
– Я не большой любитель пеших прогулок, – с усмешкой признался Николай. – Тем более по грязи.
– Извините, Жрец.
– Всё в порядке, мой мальчик, всё в порядке…
Странное дело: с того самого момента, как эти двое посмотрели друг другу в глаза в квартире чела, их взаимоотношения… изменились. Зоран по-прежнему знал, что он – люд, представитель древней и могущественной расы, и должен отдавать приказы, но… но он спокойно, осознанно признавал главенство Корнюшина. И не мог ответить себе – почему? Просто признавал, ощущая, что сила, их ласкающая, выбрала чела.
