– Посмотрим.
– Спасибо, Фёдор Семёнович! – горячо поблагодарил Брагина Гамбулов, но тот лишь поморщился и махнул рукой в сторону двери – иди, мол, пока я не передумал.
Уговаривать Игоря не пришлось: полминуты спустя о его визите в кабинет напоминал только лежащий на столе рапорт.
Рапорт, который Гамбулов написал со слов Емельянова. То есть как бы лживый и не лживый одновременно.
Брагин посмотрел на часы, потом – на монитор. Все пространство вокруг экрана было обклеено разноцветными бумажками с короткими, в три-четыре слова, записями, типа «Позвонить сантехнику» и «Забрать Колю из сада, 16:30». Этакий органайзер, устрашающий на вид, но весьма эффективный. Он пробежал по бумажкам взглядом и потянулся за трубкой стационарного телефона.
На одной из наклеек было написано: «Жена и мать Смирнова. Подтвердить встречу».
Сообщать о смерти Брагин не любил, но и перепоручить никому не мог. В конце концов, это он поймал Филина, ему с родственниками и объясняться.
Глава 3
Ростов-на-Дону, 1941 год
До сих пор лейтенанту Осипову не доводилось слышать от немцев знаменитое «Хэнде хох», но всё, увы, когда-нибудь случается впервые.
– Руки вверх! – крикнул один из фрицев, а остальные поддержали его требование направленными на русского командира стволами.
Осипов лязгнул зубами так, что, казалось, на другом конце Зелёного острова будет слышно, но подчинился.
И молча выругался, тоскливо уставившись в землю.
Свезло же им угодить прямо в западню! Только прибыли, и вот тебе – повоевали: сначала артиллерией накрыло, а после, не дав отряду хоть чуточку оправиться, немцы бросили пехоту, которая и прихватила бойцов.
О сопротивлении и думать не стоило: из всего отряда НКВД в живых осталось семь человек, включая самого лейтенанта, а фашистов, даже на первый взгляд, было раза в два больше. То есть после артиллерийского налёта уцелело семеро, но Пахомов разгорячился, бросился на ближайшего немца с винтовкой наперевес и получил пулю из «вальтера».
– Ещё смелые есть? – осведомился палач, изучая пленных.
Говорил он по-немецки, но все, даже языка не знавшие, поняли, о чём речь. Осипову безумно захотелось врезать по наглой физиономии, на которой виднелись шрамы от студенческих дуэлей, но Пахомов своим примером наглядно продемонстрировал, чем закончится геройство. Так что лучше с сопротивлением повременить… дождаться подходящего момента.
«Если он вообще представится», – подумал лейтенант, хмуро разглядывая суетящихся фашистов.
– Вы шагать за нами, мы тогда вас не стрелять, – на ломаном русском продолжил палач. Гауптман, если верить знакам различия. – Всё понять?
В ответ увидел кивки.
– Карош.
И повёл пленных в глубь Зелёного острова, не обращая внимания и даже не прислушиваясь к звукам вновь разгорающегося боя. Сегодня немцы рывком прорвались через Дон, начали закрепляться с лихорадочной поспешностью, и Осипов, признаться, думал, что командование прикажет оставить остров, но вместо этого пришёл приказ стоять насмерть.
Зачем? Не важно. Это армия, и людям, которые смотрят на карты фронта, виднее, что нужно делать. Остальные обязаны исполнять…
– Хальт! Стоять!
Они прошли совсем немного, меньше четверти мили, когда главный немец вскинул руку, приказывая процессии остановиться, вернул пистолет в кобуру, правда, застегивать её не стал, вытащил из планшета потрёпанную тетрадь в кожаном переплёте и раскрыл её на заложенной странице.
А Осипов так же, как все остальные пленные, оглядел поляну, недоумевая про себя, почему гауптман выбрал именно её, ничем не примечательную, коих на Зелёном острове вагон и маленькая тележка.
«Что в ней необычного? И что за тетрадь у фашиста?»
И зачем они остановились, несмотря на разгорающийся неподалёку бой?
А остановились они, как выяснилось чуть позже, для того, чтобы немец смог без помех провести странный ритуал, текст которого он явно читал по тетради. Сначала гауптман бурчал что-то себе под нос, затем опустился на колени и, держа раскрытую книгу в левой руке, вскинул правую вверх и принялся буквально выкрикивать непонятные, но явно не немецкие слова.
Поведение должно было показаться атеисту Осипову смешным, но не показалось. Напротив: лейтенанту стало страшно. Потому что он шестым чувством понял, что будет дальше.
– Ведите ко мне любого, – распорядился поднявшийся на ноги немец.
Он вернул тетрадь в планшет и вытащил из него довольно большой церемониальный нож с изящной костяной рукоятью, на которой Осипов разглядел изображение журавля. Собственно, именно из-за изображения в памяти и всплыло слово «церемониальный».
– Скорее!
Двое фашистов ухватили за локти Сеньку, самого молодого бойца взвода, и потащили к командиру. Сенька упирался, но вяло, боясь схлопотать пулю за неповиновение.
– На колени, – скомандовал гауптман.
Сенька получил по внутренней стороне ноги и волей-неволей оказался в требуемой позе.
– Мразь немецкая, – протянул он, хмуро глядя на палача исподлобья. – Ну ничего, доберёмся мы ещё до ва…
Договорить он не успел. Гауптман сделал невероятно быстрое, в полном смысле слова молниеносное движение, блеснула сталь, Сенька схватился обеими руками за горло и завалился на бок.
Совсем рядом грохотали пушки, ухали гранаты и щёлкали выстрелы, но на поляне стало тихо-тихо. Внешние звуки перестали что-либо значить.
Они были безопасны.
Главный немец прокаркал ещё одну фразу и замер, победоносно вскинув нож к небу. Остальные присутствующие сопроводили действо молчанием. У одних оно получилось – почтительным, у других – испуганным.
Примерно минуту никто не шевелился, после чего гауптман тряхнул головой, словно приходя в себя, огляделся и почти удивлённо произнёс:
– Не работает.
«Что происходит? Какого дьявола он режет горло? – подумал Осипов. На его лбу выступила испарина. – Лучше б на месте пристрелил, ёлки-палки…»
– Не работает! – повторил палач.
Он повернулся к пленным и ткнул пальцем в Осипова:
– Этого ко мне!
Внутри у лейтенанта стало холодно, но при этом… Странное это было ощущение: Осипов перепугался так сильно, что страх ушёл. Испарился, бессмысленный, сменившись безразличием к смерти, лютой ненавистью к немцам и желанием действовать.
– Сдохни!
Лейтенант ловко пнул ближайшего палача под коленку, фашист охнул, схватился за ушибленное место, а Осипов рванул ко второму. Понимал, что убежать не дадут, и решил драться. Ударил в челюсть, как давно мечтал, упал вместе с рухнувшим немцем, уходя от пули, рванул к себе автомат, а дальше…
