Диего возлежал на подушках.
Пожалуй, не знай Альваро истинного положения дел, он счел бы старшего из братьев действительно больным. Диего выглядел бледным, изможденным.
— Но убийство! Да кому надо убивать этого… недоумка?!
Он ткнул пальцем в Альваро, который старался держаться в тени.
Жеребца было жаль. Лошадей он всегда жалел, в отличие от людей. И подумалось, что, случись Альваро пристрелить Мануэля, сожалений он испытывал бы гораздо меньше.
— А вот он… Убить такую лошадь! Да ты хоть представляешь, недоумок, сколько она стоила?!
— Мануэль, помолчи. — Голос Диего был слаб, и все же младший брат мгновенно смолк, почтительно склонил голову. — Из-за твоей… шутки…
Он произнес это так, что стало очевидно, что шутку шуткой он вовсе не считает, но признает слова Мануэля за истину лишь из нежелания порочить честь семьи очередным разбирательством.
— …мой человек мог серьезно пострадать. Он сделал то, что должен был, и будет в своем праве, если потребует расследования…
Альваро хмыкнул.
Что ему это расследование? Кто он? И что значит его слово против слова благородного идальго из хорошей семьи?
— Но мне кажется, что будет достаточно, если ты извинишься.
— Я?!
Возмущение было столь искренним, что Альваро не сдержал усмешки.
— Это он… он убил твоего жеребца!
— И стоимость его вычтут из твоего содержания, — произнес Диего, откидываясь на подушки. — Мануэль, мне кажется…
— Держи. — Мануэль сорвал с пояса кошель, который швырнул на стол. — Это тебе за коня. И ему… в качестве извинений…
Он не вышел — выбежал из комнаты, хлопнув напоследок дверью так, что с потолка побелка посыпалась.
— Злится, — заметил Альваро.
— Вы целы?
— Да.
— Вы могли погибнуть. — Это не было вопросом, но лишь констатацией факта. И Альваро кивнул, но счел возможным уточнить:
— Вряд ли он действительно собирался убить меня. Скорее всего, просто хотел, чтобы я убрался из дому…
— Искалечить. — Диего потянулся к кошельку, поднял, взвесил на ладони. — Надо же, интересно…
— Мне жаль вашего коня, и если бы…
— Пустое.
Альваро мотнул головой. Сколько стоит такой жеребец? Куда больше, чем заплатили бы за шкуру Альваро и в лучшие для него годы.
— Это лишь животное. Мне жаль его, но человеческую жизнь я ценю больше. Но странно. Норов у него был дурным, однако взбеситься… Второй случай. Это может быть случайностью?
Он ответил сам себе.
— Не думаю. Мануэль действительно неплохо разбирается в лошадях. Это его талант, пожалуй, единственный. Он не очень умен, но недооценивать его не стоит.
— Его били.
— Мануэля? Не знаю.
— Жеребца. Я смотрел на ноги. Шрамы тонкие, недавние… Если его били, пугали, а потом свистели, то он мог бояться свиста…
Диего, подумав, кивнул, но все же добавил:
— Мануэль вряд ли стал бы заниматься этим сам. Значит, кто-то ему помогал, и это все осложняет. Я верил людям. Они служили еще моей тетушке… Впрочем, рассказывай.
Альваро принялся излагать, что узнал.
А узнал он не так и много. Впрочем, Диего и не подумал упрекать за недостаточную старательность. Слушал он внимательно, не выпуская из рук кошеля.
— Вот значит… Лукреция и Франсиско. Не удивлен, честно говоря. Нет, не то чтобы у меня имелись подозрения. Но если это правда, а я склонен думать, что правда, то сестрица умело скрывала свою страсть. Хотя, зная ее, дело вовсе не в любви.
Альваро кивнул.
Лукреция, за которой он последние дни наблюдал, пусть издали, но все же, не производила впечатления женщины, способной потерять голову от любви. Скорее уж чувствовалась в ней некая театральность, избыточность эмоций, каковая бывает при попытке эти самые эмоции изобразить. И чутье подсказывало Альваро, что на самом деле Лукреция куда более хладнокровна и расчетлива, нежели можно подумать при первом с ней знакомстве.
Роман с художником?
Вполне возможен. Но не из любви. Тогда зачем рисковать? Лукреция всецело зависела от милости своей тетушки, и откажи ей покойная герцогиня от дома, Лукреция оказалась бы в положении крайне неудобном.
— Она всегда стремилась напакостить тетушке. Не спрашивай, я не смогу объяснить эту сторону женской натуры. Никакого смысла, но…
Диего развязал кошель и перевернул.
— И вновь же, интересно…
На постель, белую, воздушную, высыпались золотые монеты. Аккуратные. Сверкающие. Новенькие.
— И откуда они взялись?
Диего поднял одну, повертел в пальцах и протянул Альваро.
— Возьми.
Монета выглядела настоящей.
Почти настоящей. Если бы в свое время Альваро не случалось свести знакомство с человеком, чья профессия была не менее рискованной, нежели его собственная, пусть и не связана с войной, он бы искренне поверил, что новехонький золотой именно из золота и сотворен.
— Подделка. — Альваро прикусил монету. — Но хорошая, свежая… Смотрите, как блестит. Только-только из-под пресса.
— Надо же! — Диего восхитился вполне искренне. — И вот теперь возникает очередной вопрос.
Он сцепил руки на груди, уставился на Альваро мрачным взглядом.
— Получил ли мой бедный бестолковый брат эти деньги в качестве, допустим, выигрыша… Хотя до сего дня он исключительно проигрывал. Или, скажем, в уплату долга… Не важно, главное, знает ли он о том, что золото фальшивое?
— Я выясню. Постараюсь.
— Спасибо.
Альваро пожал плечами: благодарить его пока было совершенно не за что.
Тем же вечером состоялась еще одна встреча, к которой Альваро не был готов.
Донна Изабелла явилась в его комнату в сопровождении господина вида весьма строгого. Чем-то он напомнил Альваро одного из раскормленных воронов, которых держали при дворе. Господин ступал важно, степенно, и в каждом жесте его сквозило осознание собственного величия.
— Добрый вечер, — заговорила донна Изабелла голоском тоненьким, и руками всплеснула, и головой покачала. — Мануэль мне рассказал о том, что случилось! Боже мой, бедный мальчик так испугался…
