– Опять…
– Кто-то из тех, кого вы там опросили, знал убитого раньше?
– Только хозяйка. Все сказали, что или видели мельком, когда заезжал за Стрельниковой в салон, или увидели в первый раз на вечеринке… Ну, ты понимаешь. Верить никому нельзя.
– Чем занимаетесь в данное время?
– Ребята ненавязчиво проверяют, когда вернулись домой те, что уехали вечером. До спального, скажем так, периода. С теми, кто приехал домой раньше, все понятно. С теми, кто после убийства… Надо разбираться.
– Результат не будет сильно корректным. Люди могли заезжать, куда им вздумается. Может, потому и уехали, что спешили куда-то.
– Значит, надо проверять, куда кому было надо. Серега, ты с нами?
– Чем вызван вопрос?
– Во-первых, ты сутки делал из меня идиота, втянув в свою грязную интригу честную Настю. Я прекрасно знаю, в котором часу у тебя закончился суд, когда ты ушел из офиса, когда домой приехал. У тебя в офисе есть охранник, во дворе соседи.
– Выслеживал! Вынюхивал! Какая низость! Еще гаже: проверял слова моей невинной жены.
– Вот тут ты и пролетел, подставив невинную жену. Когда честный человек врет, это понятно даже тете Мане из бани. Ничего, что я стихами?
– Ничего. Талант не задушишь, не убьешь. В общем, с тобой все ясно. По делу. Ты сказал: «во-первых». Значит, есть «во-вторых»?
– Есть. Еще как есть. Хозяйка дома, у которой убили любовника, не клюнула на мой намек по поводу помощи в расследовании частного детектива. Я не нашел для тебя клиента. Ну что? Можешь не выкручиваться насчет своей большой занятости, а показать сразу истинное лицо. Я все равно пойму. Ты отказываешься?
– Никогда! – Сергей просиял своей проверенно неотразимой улыбкой. – Такая куча подозрительной публики, и никому не нужна частная помощь? Так не бывает. Как не бывает настоящих признаний официальному менту, прошу прощения. Не обидел?
– Уморил! Отомстил, частник. Значит, работаем! Рад, честно.
– Слава, а как тебе показалась хозяйка? У нее ведь действительно может быть самый серьезный мотив, о котором эта массовка не догадывалась.
– В точку. Это самая подозрительная баба из всех, кого я видел за последние минимум полгода. Удар и правда может быть практически мужской, она спортивная, жилистая. Вторая девушка, Лариса, которая была ночью в этой комнате с Нарциссом, просто поплыла. У нее дрожало все: лицо, руки, ноги. Эта Ксения, конечно, тоже сильно нервничала. Но совсем по-другому. Я заметил, как она ходит по комнате. Меня чуть ветром от нее не сдувало.
– Убитого зовут Нарцисс?!
– Прозвище. В смысле псевдоним. Он в модельном бизнесе. На самом деле Петр Иванов.
– Ох, там бывают разборки.
– Знаю. Именно поэтому, как сказала Ксения, он и не хотел приглашать своих.
– Ну, это все не факт. В смысле, можно и не приглашать, а просто проговориться…
Глава 4
Вера кормила с ложечки Костю клюквенным муссом. Она сама с детства считала, что вкуснее мусса ничего быть не может. И ее сын так считал. Просто когда его ротик и желудок перестали быть маленькими и стало ясно, что для полного насыщения нужно минимум ведро, в противном случае Игорек скажет: «Мама, ты меня только раздразнила», – пришлось от этого десерта отказаться. Нереально в домашних условиях, только в фабричных. А у Кости ротик был маленький, и глотал он мусс, как птичка, трепетно, вздыхая то ли от удовольствия, то ли от усталости.
Когда Вера пришла, она сняла с него одеяло, протерла все, что не было загипсовано и забинтовано, мягким махровым полотенечком. С тревогой осмотрела многочисленные места уколов. «Прям не знают, куда еще ребенка заколоть, – сердито подумала Вера. – Так не терпится его поскорее вытолкнуть отсюда. Объест он их! Места много занимает!» Вера раскраснелась. Ей хотелось что-то умное и очень понятное кому-то сказать. Но что? Что ребенок тут немного привык и пригрелся. Что тут у него есть она. Что его могут отправить вообще в другой город, и никто не узнает, куда. Что если они поторопятся, то у мальчика все равно ничего не заживет, потому что от уколов дети только слабеют. Так Вера считала. И она бы сказала. Только им же все равно! Вот в чем дело. Им все равно!
– Как вы находите состояние мальчика? – раздался за спиной негромкий голос заведующего отделением Егора Григорьевича.
– Здравствуйте, – вскочила Вера. – Спасибо, что зашли. Я нахожу его состояние плохим. Очень. И зачем столько уколов? Детям это вредно. Очень. Взрослым тоже.
– Садитесь. Вы не школьница, а я – не классный руководитель. А познания в области медицины любопытные. Вы кем работаете?
– Я на замочках.
– То есть?
– Ой, вечно ляпну, люди всегда смеются. Я работаю на ювелирной фабрике, моя операция – замочки к серьгам.
– Интересная работа. И совершенно понятно, что вам все известно о вреде уколов.
– У вас не получится меня обидеть. Я просто не обижусь, потому что действительно не доктор, мягко говоря. Но я вырастила большого и крепкого сына, который в детстве часто болел. И я никогда не разрешала ему делать больше трех уколов. Он боялся, он плакал, это плохо для здоровья. А за Костика заступиться некому. Ребенок весь в синяках! Посмотрите на его вены!
– Да… У нас мало квалифицированных медсестер. Сокращения, как вы, вероятно, слышали. Я прослежу. Спасибо, что обратили внимание. Уколов ребенок будет получать столько, сколько назначил хирург, но делать их будут люди, у которых руки растут из нужного места. За эти синяки и гематомы кто-то лишится премии, кто-то зарплаты. Кто-то работы. – Егор Григорьевич был действительно сердит.
– Я, получается, кого-то подставила?
– Нет. Получается, что я сам увидел.
Он осторожно поднял ручку Костика со сломанной ключицей. Тот поморщился, но стерпел. Когда врач пошевелил загипсованную ножку, Костик вскрикнул. Егор Григорьевич повернулся к Вере.
– Без уколов ребенок будет страдать от боли, вам это непонятно?
– Понятно. Но его можно так заколоть болеутоляющими, что он вообще все перестанет чувствовать, и его с несросшимися костями вы отправите куда-то. И именно там он будет мучиться.
Егор Григорьевич внимательно и долго смотрел на пунцовое лицо Веры, на сверкающие голубые глаза с непролитыми слезами и почему-то не знал, что сказать. Такого с ним вообще не бывало. Он делает свое дело, а что потом – не его проблемы. Но опека действительно торопит с выпиской, а выписывать мальчика действительно рано. Количество болеутоляющих увеличили именно в связи с этим давлением. Ну, и с тем, что мест у них не хватает, людей тоже. И эта проблема для них – лишняя. Других выше крыши.
– Интересный у нас расклад получился, – наконец, проговорил он резко. – Вы пришли сюда от своих замочков и сразу оказались единственным гуманным человеком в логове садистов. Вера, я предупреждал. Я что-то могу оттянуть на день-два, на неделю, допустим. Но потом это произойдет. Мальчик не может жить в больнице, потому что вам нравится его кормить.
