Его рождение – сплошной туман.
Я не помню, как попала в больницу, но отчетливо помню свое облегчение, когда увидела Хьюго. За месяц до этого тетя Вив прилетела из Лос-Анджелеса на Рождество и настояла на нашей встрече. «Что я должна сделать? Схватить вас за шкирки и стукнуть лбами?! Я потеряла своего брата, Полли! А у тебя есть шанс все исправить».
Пока Луи сосет молоко из бутылочки, я вспоминаю ту боль, мучительную боль, агонию, когда ты выталкиваешь из себя ребенка, выталкиваешь, но ничего не происходит. Я ненавидела Мэтью со всей своей страстью. Ведь все, что со мной сейчас творится, все это из-за него. А этот подлец и мерзавец даже не потрудился приехать! Его больше интересуют сделки с недвижимостью, чем я. Когда у меня начались схватки, я позвонила ему, но наткнулась на голосовую почту. Он был в Брайтоне, смотрел какой-то дышащий на ладан универмаг, выставленный на торги. Я тут же перезвонила Хьюго. Он был единственный, кого я хотела видеть.
Летели часы, а ребенок все не торопился. Меня отвезли на каталке в операционную, сунули в лицо какие-то бумажки. Я не могла сосредоточиться на мелком шрифте; там три или четыре листка текста, слишком много информации для полутрезвой роженицы. Хьюго велел мне подписать – это форма согласия. Меня не волновало, умру я или нет, главное – избавиться от этой боли. Хотя я все же смогла рассмеяться при виде несубтильного Хьюго, облаченного в костюм хирурга и голубые пластиковые сабо. «Я могу дать фору самому Джорджу Клуни», – говорил он, нащупывая мой пульс. Я понимала, что он знал о моем пьянстве, но не сказал ни слова. Я промямлила какой-то сиделке, что была на вечеринке, вот и все. Ведь на носу Рождество, все время собираются компании.
И вот прошло девять месяцев. Хьюго снимает квартиру в районе Бейкер-стрит, недалеко от Би-би-си, и по-прежнему встречается с Рози.
– Мы любим дядю Хьюго, правда? – говорю я Луи, баюкая его на руках. Теперь в свободные часы Хьюго ведет свой блог о том, каково быть слепым. Он решил, что это полезно в целях просвещения. «Не каждому слепому нужны белая палка или собака-поводырь. Я хочу, чтобы окружающие понимали, что чувствует слепой». Я вспоминаю слова Мэтта: «Ведь ты не видишь ничего на экране». Почему я тогда не прогнала этого мерзавца?
Джейни по-прежнему работает в менеджменте натурных съемок. Мы с ней еще больше сблизились. Не знаю, что бы я делала без ее поддержки. Она часто заходит ко мне вечерами, и мы неизбежно засиживаемся допоздна, пьем и говорим про жизнь.
– Зачем только мы открыли еще одну бутылку? – стонет она наутро. – Полли, я даже не помню, как ты это сделала. Не надо было мне пить.
Тетя Вив уехала от своего американского киношника и вернулась в Лондон. Эта новость стала для меня потрясением. Мы общались с ней по имейлу, и она казалась мне такой счастливой. Теперь она утверждает, что их отношения сошли на нет сами собой. Ей надоело быть бесплатным приложением, к тому же ни один из фильмов Гарета так и не был снят. «Я соскучилась по чаю и булочкам. Мне даже не хватало там, в Лос-Анджелесе, дождя и весеннего снегопада. Хватит мне мотаться туда-сюда. Я хочу жить рядом со своими родными, с тобой и Хьюго. Хочу смотреть, как подрастает Луи…»
Сейчас она снимает небольшую квартиру возле Примроуз-Хилл. Она познакомилась с французом по имени Жан.
Иногда ко мне приезжает моя мать. Она с удовольствием возится с Луи, но наши отношения остаются напряженными. Так же, как и Хьюго, она терпит Мэтью, но иногда не может сдержать раздражения. «Я ни разу еще не видела, чтобы этот человек переменил памперс у малыша, – говорит она. – Чем этот человек занимается весь день? Когда он продаст тот чертов дом в Вандсворте, чтобы вы могли купить себе нормальное жилье? Боюсь, что он в конце концов по уши увязнет в долгах. Полли, вы ведь собираетесь купить себе вскоре что-нибудь? Или хотя бы снять более просторную квартиру?» – спрашивает она, показывая жестом строгого судьи на детское белье, развешенное на сушилке в крошечной гостиной.
Наконец вандсвортский проект выставлен на торги. Это заняло времени больше, чем предполагалось. Шесть-девять месяцев растянулись почти на год. В это время мама с папой регулярно звонили нам, твердили про кредитный кранч. Когда я нерешительно спрашивала, почему все так долго, он злился. Оказывается, под ванной обнаружили плесневый грибок. Он распространяется словно вирус, и устранение этого дефекта стоило ему страшно дорого. Когда я упомянула про мамины опасения, он назвал ее старой занудой и обиделся. Хотя дом уже на торгах, я нервничаю из-за того, сколько денег он уже вколотил в эту недвижимость, когда мы сами сильно нуждаемся. Но он убежден, что вернет все с прибылью. Утверждает, что много богачей не знают, куда девать деньги, и что этот дом оторвут у него с руками.
Мэтт входит в комнату и отрывает меня от этих мыслей. Он включает телевизор.
– Ты выглядишь ужасно, – вот его первые слова.
– Будешь так выглядеть, когда приходится вскакивать раза три за ночь.
Мэтт лезет в холодильник, достает молоко и пьет прямо из бутылки, но тут же выплевывает его в раковину.
– Проклятье, Полли, оно прокисло.
– Я же просила тебя вечером купить свежее по пути домой.
– У меня впереди сумасшедший день, я пытаюсь продать этот дом ради нас и…
– В этот драматический день для финансовых рынков мы ведем передачу из Канэри-Уорф
[7]
, – говорит репортер.
– Тебя ждет сумасшедший день, Мэтт? Но что ты действительно делаешь? Пора продавать, нечего…
– Тише, – рявкает он.
– Последние финансовые новости тревожат всех, – продолжает репортер. – «Леман Бразерс», четвертый по величине американский инвестиционный банк, объявлен банкротом.
– Мой день тоже полон забот, – продолжаю я. – Уход за ребенком – это тебе не отдых на пикнике.
– Заткнись, Полли!
– …«Меррилл Линч» переходит в собственность «Бэнк оф Америка»…
– По-моему, ты мог бы хоть иногда приходить домой раньше и купать Луи. Тебе необязательно ходить каждый вечер в спортзал…
– ПОЛЛИ! – Мэтт приник к телевизору и злобно машет на меня рукой.
– …Страховая компания пытается привлечь средства, чтобы спастись от коллапса… последствия для рынка были предсказуемые: акции рухнули в цене.
– Ой… – спохватываюсь я, наконец-то заткнувшись, и гляжу на Мэтта. Он не отрывает глаз от экрана, в лице ни кровинки.
– Большой вопрос, – вещает свое репортер, – в чем было дело и, главное, что нас ждет впереди?
Я качаю Луи.
– Мэтт, что все это значит?
– Это немыслимо, – бормочет он.
– Но ведь мы сможем продать тот дом, правда? – допытываюсь я; страх трепещет у меня под ложечкой. Луи хнычет и извивается. – Это не повлияет на твои дела, нет?
Мэтт резко выключает телевизор.
