– А прочие инструменты? – лениво поинтересовался я.
– Длинный барабанчик называется «балух», короткий – «инайма»; смычковый инструмент – «ладуба», а голубая дудочка – это бунабская флейта «ута». Вот на уте я в свое время играл неплохо! – Он мечтательно умолк, а потом прибавил: – У бунаба совершенно необычная музыка, мелодичная, берущая за душу и ни на что не похожая. Недаром эти ребята, бузы, считаются не просто музыкантами, а «маленькими жрецами», сам сейчас оценишь.
Еще бы я не оценил!
Стоило скитаться по чужому Миру ради такой минуты. Не надо быть великим меломаном, чтобы испытать глубочайшее потрясение, когда местные музыканты хватают свои в высшей степени экзотические инструменты и начинают исполнять песню, знакомую тебе чуть ли не с раннего детства. Над садом ндана-акусы Анабана звучала «Summer Time» Гершвина. Такое ни с чем не перепутаешь, даже когда печальные голоса певцов до неузнаваемости искажают непонятный им текст. Что же касается мелодии, тут ребята ни на шаг не отклонились от канонического варианта.
Я обернулся к Хэхэльфу в надежде, что сейчас он выдаст какое-нибудь разумное объяснение, которое поможет мне удержаться над пропастью.
– Что с тобой, Ронхул? – удивился он. – Неужели не нравится?
– Нравится. Проблема в том, что я хорошо знаю эту песню.
– В Сбо небось слышал? – флегматично предположил Хэхэльф. – Там тоже есть бузы, но они играют хуже, чем хойские…
– Нет, не в Сбо. Я слышал эту песню в том Мире, где родился.
– Подумать только – значит и там есть бунабские музыканты! – Теперь он удивился не на шутку. – Хотел бы я знать, как они туда попали?!
– Да нет там никаких бунабских музыкантов. Ты не понял: эту песню сочинил человек из того Мира, где я родился. Очень хороший музыкант, и очень известная песня. Но до сих пор я не думал, что она настолько известна. Оказывается, ее даже жители других миров распевают.
– А, теперь ясно, почему у тебя глаза чуть из орбит не вылезли. Имей в виду, Ронхул, все свои песни бузы узнают от Варабайбы. Он очень любит учить музыкантов. А вот откуда Варабайба берет свои песни, никто толком не знает. Хотя бунабские жрецы говорят, будто он приносит их из своих странствий по далеким Мирам, и теперь я понимаю, что так оно, наверное, и есть. Все-таки Варабайба – бог и может ходить везде, где ему вздумается.
Объяснение Хэхэльфа показалось мне вполне логичным. Впрочем, я так хотел успокоиться, что с удовольствием ухватился бы и за менее удачную версию. Все что угодно, лишь бы получить в свое распоряжение хоть каплю всемогущего клея причинно-следственных связей и собрать воедино стремительно расползающиеся по темным углам фрагменты реальности.
Бунаба тем временем слушали «Summer Time». Они оказались благодарными слушателями: окончательно пригорюнились, а некоторые даже пустили слезу.
Потом последовал еще ряд музыкальных произведений, на сей раз совершенно мне не знакомых, но неописуемо печальных. Мне слегка полегчало в связи с изменением репертуара, и тут последовал новый удар: бузы принялись исполнять песню из репертуара Стинга. Зато потом я получил передышку, бунабский оркестрик надолго переключился на незнакомый мне репертуар.
Слушатели дружно рыдали. У всех на щеках блестели ручейки слез, даже сам ндана-акуса Анабан величественным жестом утирал глаза.
– Бунаба – довольно суровые люди, особенно с виду, – пояснил Хэхэльф. – Единственное, что может их растрогать, – это красивая мелодия. Чем печальнее, тем лучше. Могут рыдать до утра и не заметят, как уходит время. Каюсь, мне так и не удалось разделить это их увлечение. То есть музыка мне нравится, но слезы из глаз почему-то не текут… У тебя тоже, да?
– Не текут, – согласился я. – Знаешь, я думаю, все дело в воспитании. В детстве мне все время твердили, что настоящий мужчина не должен плакать, ни при каких обстоятельствах. Теоретически понимаю, что это чушь, но привычка есть привычка.
– Вот-вот! – обрадовался Хэхэльф. – Я-то думал, у меня одного такие проблемы.
Вечер завершился под хоровые рыдания суровых бунаба. Их всхлипывания почти заглушили последнюю песню, тоже до боли мне знакомую: ту, в которой поется про серебряный доллар. Бунабская певица, маленькая пышногрудая толстушка, с ног до головы увешанная нелепыми разноцветными бантиками, исполнила ее столь проникновенно, что даже манера произносить «сылвадорум» вместо «silver dollar» и «чежыхер» вместо «changing her» совершенно не портила впечатление.
– Говоришь, Варабайба приносит эти песенки из своих путешествий? – еще раз уточнил я. – По-моему, он не вылезает из той реальности, где я родился. Половина репертуара оттуда.
– Наверное, на твоей родине очень много печальных песен, – предположил Хэхэльф.
– Да, чего-чего, а этого добра хватает, – согласился я и твердо решил, что не буду предаваться размышлениям о репертуаре бунабского оркестрика. Пусть себе поют что угодно, пусть хоть «Реквием» Моцарта насвистывают, у меня и без того достаточно поводов сойти с ума. И еще больше веских причин этого не делать.
Глава 10
Паломничество к Варабайбе
На новом месте мне спалось просто отлично. Все эти подушечки и коврики оказались отличным материалом для строительства уютного гнезда, в недрах которого я почувствовал себя защищенным от всех бед, потрясений и неожиданностей. Мне повезло: спали в этом доме долго и со вкусом, подъемов на рассвете здесь не практиковали, следовательно, ни одна голосистая сволочь не заявилась в мою спальню с первыми лучами первого солнца, чтобы пожелать «доброго утра», поэтому мне удалось выспаться.
Впрочем, голосистая сволочь все-таки заявилась, но только с первыми лучами последнего из трех солнышек, которое сегодня собралось посетить небо лишь после полудня.
– Ронхул, ты тут так здорово устроился, и мне очень жаль, что приходится тебя будить, но нам пора собираться в дорогу, – виновато сказал Хэхэльф. Он стоял на пороге моей спальни и с нескрываемым любопытством рассматривал сооруженное мною гнездо.
– Было бы что собирать, – сонно возразил я. – Что касается моих вещей, я их даже не распаковывал.
– Я заметил, – кивнул он. – Поэтому не разбудил тебя два часа назад. Но уже пора ехать, а ты ведь еще наверняка захочешь умыться и перекусить.
– Ага, перекусить… предварительно обмазавшись твоим маслом сагыд с ног до головы, – вздохнул я, с содроганием вспоминая невероятное количество уничтоженной вчера пищи.
– Кстати, – заметил Хэхэльф, – мне кажется, было бы неплохо, если бы ты подарил ндана-акусе парочку мешочков с кумафэгой. Он не ждет от тебя никаких подарков, но тем лучше: это будет настоящий сюрприз! Тем более тебе, насколько я понял, все равно не жалко.
– Мне не жалко, – согласился я. – Могу хоть всю оставить. Жил же я до сих пор без кумафэги и как-то не умер.
– Вот всю не надо! – веско сказал Хэхэльф. – Никогда заранее не знаешь, что тебе понадобится в дороге. Думаю, три мешочка совершенно достаточно. Даже одна порция кумафэги считается самым ценным подарком, какой только можно придумать, а при обмене за нее можно получить дюжины две самых лучших агибуб, или дюжину агибуб и лодку, или…
