Немец взмахнул руками, невольно подбросив пистолет в воздух, схватился за лезвие пробившего горло ножа, но вытащить его уже не смог. Преображенский ловко поймал «Базель», мельком взглянул на счетчик боезапаса и резко развернулся к двум новым оппонентам. Те даже не успели притормозить, с интервалом в полсекунды подлетели с простреленными лбами едва ли не к потолку, упали навзничь и проехали еще пару метров по палубе ногами вперед. Мощь пистолета устрашала. Павел с уважением покосился на оружие и, не оборачиваясь, уловив контуры врага боковым зрением, выстрелил влево. Пуля ударила чуть ниже пояса, но матрос не упал ничком, а исполнил почти натуральное сальто вперед и приложился о палубу спиной.
– Ай, красавец! – рядом тяжело дыша возник Воротов. – Где такую базуку добыл?
Преображенский сделал еще пару выстрелов и быстро осмотрелся. Картина боя была пока неясна. Десантники превосходили противника в боевой выучке, но бортовой охраны было слишком много.
– Как наши успехи? К адмиралу пробился? – Павел взглянул на друга. Тот был разгоряченным, но без победного блеска в глазах.
– Там переборки в семь слоев брони и силовые отсечки, как в госбанке. Крейсер в крейсере. Ходовую рубку можно взять легко, но толку? Разве что увести флагман к себе на базу и уже там расколоть.
– Не наша задача.
– Ну и я говорю: успехи не очень, но уж, что имеем, то имеем. А что в эфире?
– Слава, сзади!
Воротов развернулся всего на треть оборота и почти неуловимым движением запустил в подкравшегося сзади матроса сюрикен. Из какого кармашка вынул – непонятно.
– Аригато, Павел-сан! Кравцов, ко мне! – подполковник махнул рукой взмыленному сержанту. – Почему его светлость в одиночку тут боксирует?!
– Первое отделение, ко мне! – прохрипел сержант. – Генерала в кольцо!
Преображенский воспользовался мимолетной паузой и проверил эфир.
– Нет, ваша светлость, – сообщил пилот, – на наших частотах полная радиотишина. И Трентон никого не видит.
– Он и не должен, равно, как и немцы! Ладно, потанцуем еще.
– Я сразу вызову.
– Ваш свет, фрицы маски надевают! – крикнул кто-то из бойцов. – Газы!
– Газы! – подхватил Воротов, опуская лицевой щиток боевого шлема.
– Оттягиваемся к шлюзу, – приказал князь. – Сначала газ, потом вязкая пена пойдет, а под занавес и до плазмитов дело докатится. Надо уметь вовремя уходить.
– Накано пришел! – с немалым облегчением сообщил пилот. – Трентон на подхвате. Рекомендует резкий старт. Иначе можем под свою же «шайбу» угодить. Самураю некогда сортировать, на каких бортах армады есть наш десант, на каких нет.
– Все ясно, отходим, – Преображенский подтвердил приказ жестом: покрутил рукой над головой. – Все назад!
Отпускать непрошеных гостей немцам явно не хотелось. Они настойчиво предлагали «посошок», «стременную», «подорожную», «забугорную» и прочие тосты, но десант отходил так же грамотно, как пришел. Прикрывая друг друга по замысловатой, но эффективной схеме, космодесантники не только быстро отошли, они еще и унесли всех раненых и убитых. Только когда в шлюз, поставив плотную дымовую завесу и сквозь нее щедро осыпав противника картечью из абордажных дробовиков, отошла группа прикрытия, немцы сообразили, что банкет окончен, вопреки их уговорам. Наверняка их первым желанием было – броситься в погоню, но здравый смысл возобладал, и хозяева быстро оттянулись в глубь «дома». Это было правильно. Мало того, что после отстыковки абордажника открылась пробоина в борту, уходя, десант оставил в бывшем импровизированном шлюзе еще и приличный фугас; не ядерный, но достаточный, чтобы расколоть крейсер пополам.
– Вовремя Накано фрицам в задн… э-э… в тыл въехал, – торопливо переводя системы кораблика в стартовый режим, сказал пилот. – Кстати, ваша светлость, полюбуйтесь на позывные: Объединенный ударный флот землян и марсиан. От Стивенсона три тяжелых эскадры и десять «маток» со «Стилвингами».
– Помирились? – устало сев в кресло, выдохнул Павел. – Вот и хорошо. А еще лучше, что все у нас сошлось: и по замыслам, и по времени, и по раскладу сил.
– Да уж, блин, «живец» получился, как задумывали, – Воротов снял шлем и утер испарину, попутно размазав по лицу брызги чужой крови, – жирный такой, под пиво в самый раз. А здорово поработали, с душой.
– Да, потрудились на славу, – Преображенский кивком разрешил пилоту старт.
– Ну, не только на меня, – Ярослав усмехнулся. – А что там, у Барышева, интересно узнать, взял он «крота»?
– Сейчас спросим, – князь открыл комп и вызвал контрразведчика. – Алло, подполковник, как дела?
– Докладываю, ваша светлость! – Барышев выглядел бодрым и довольным. – От землероющих вредителей участок очищен! Вот, полюбуйтесь, портрет предателя в полный рост!
* * *
Альфред никогда не чувствовал себя настолько плохо. К физическим страданиям – во время допроса бывшие коллеги не церемонились и серьезно намяли инспектору бока – присоединялись моральные. Быть избранным и вдруг рухнуть на социальное дно, в политические заключенные, это ужасно. Краузе никогда не предполагал, что попадет в такую ситуацию. Он допускал, что может по недоразумению вляпаться в какую-нибудь историю, что его могут подставить товарищи или «разменяет» начальство, но попасть под следствие по делу о шпионаже – это было слишком, так далеко фантазии не заводили Альфреда ни разу. Однако же это произошло, и теперь следовало искать выход.
«Легко сказать! – Альфред окинул тоскливым взглядом новое пристанище. – Из камеры два на два выход найти не так-то просто, особенно, когда ты деморализован, истощен и крепко избит. Однако никто не поможет инспектору Краузе, кроме него самого. Так что думайте, герр Альфред, шевелите извилинами. Логично было бы оттолкнуться в размышлениях от того момента, когда вся эта история началась».
Да, это было бы логично, только не так-то просто. В голове у Краузе царила полнейшая анархия и стоял навязчивый шум под аккомпанемент непреходящего звона в ушах. В таком состоянии мыслитель из инспектора был никакой. Все, что мог сейчас сделать Альфред, это проанализировать предъявленное обвинение, оно торчало в памяти стальной занозой. Обвинялся Альфред в предательстве, причем на основе массы косвенных улик и парадоксального вывода Штрауха: «Чем безупречнее алиби, тем хуже». Как доказать, что ты не верблюд, если никто из судей не знает толком, как выглядит это животное? Все судьи слепо доверяют слову «эксперта», против которого слово обвиняемого, понятное дело, ничтожно. «Вы не верблюд? Отлично! Кто же он?»
Только ответив на этот вопрос, можно было хоть как-то повлиять на сложившуюся ситуацию. Не твердить «я не виновен!», а искать. И снова круг замыкался: как искать, сидя в тюремной камере?
Размышления удрученного инспектора прервал старший конвоя. Он жестами и междометиями дал понять заключенному, что его вызывают на допрос, сковал Альфреду руки за спиной и вывел в коридор. Краузе ожидал, что его поведут на очередную экзекуцию, и когда конвой остановился перед лифтом, инспектор незаметно вздохнул с облегчением. Куда угодно, только не в комнату для допросов!
