– А зачем вы привели меня в кафе, Альфред? – Катрина недоверчиво взглянула на инспектора. – Неужели и вправду, чтоб отпраздновать успехи вашей армии и между делом задать пару вопросов, которые меня разоблачат?
– Нет, я вовсе не хотел… – Краузе вздохнул. – Я не собирался вас разоблачать, Кати, я просто хотел побыть с вами.
– Просто?
– Да, просто… вы мне симпатичны, и я решил, что… – Альфред понимал, что по-прежнему говорит не то, но перебороть себя не мог.
– Тем более есть повод выпить вина, – неожиданно заявила Катрина. – Если не за любовь, то за симпатию.
Краузе в очередной раз украдкой вздохнул. В последний раз он вел себя, как тяжело больной (читай – влюбленный), лет пятнадцать назад, когда робел и покрывался испариной на свидании с одноклассницей Мартой Доммель.
Романтическое свидание оказалось таковым лишь для Альфреда. Умудренная к своим пятнадцати годам жизненным опытом Марта не тушевалась, а очень даже ловко и нахально вытягивала у кавалера марки, не помышляя о высоких чувствах. Закончилось все для влюбленного юноши полным шоком. После употребления нелегально купленного пива Марте приспичило. Она, не раздумывая, стянула форменные «юнгштурмовские» брючки и присела в двух шагах от Альфреда за ближайшим утилизатором. Сейчас инспектор вспоминал тот эпизод со смехом и признавал, что попка у подружки была что надо, но тогда это казалось настоящей катастрофой. Юный Краузе стоял, как столб, тупо глядя на темное пятно посреди тротуара и брызги у себя на ботинках, и буквально ощущал, как больно бьют по шее рухнувшие идеалы.
За прошедшие годы окончательным циником он так и не стал, но к любви стал относиться скептически. Признавая, что где-то в природе она, возможно, существует, Альфред зарекся примерять это чувство на себя. Симпатия, вожделение, страсть – не больше. Испытывать потрясения вроде того, когда возлюбленная мочится тебе на ботинки, он больше не желал. Катрина даже и не намекала на подобную похабщину, но все равно ее фраза показалась Альфреду слишком близкой к невидимой черте, отделяющей любовь от влечения.
Сердце отчаянно забилось, и Краузе понял, что на самом деле думает вовсе не так. На самом деле он не проводит никаких черт, и как раз это доказывает истинность его чувства. Катрина могла сделать сейчас что угодно, это не повлияло бы на отношение к ней Альфреда.
Что угодно! Краузе невольно подался вперед, Кати подалась навстречу…
В пищемате что-то громко хлопнуло, из окошка выдачи посыпались искры, а следом потянулся серый дымок. Домашний комп автоматически отключил замкнувший прибор и пробубнил что-то о перегрузке какой-то там цепи.
– Попили винца, – Катрина отстранилась и прыснула от смеха.
Краузе сначала не понял, в чем причина ее веселья, но потом тоже засмеялся. Что угодно? Получите, герр Краузе.
И все же вечер закончился хорошо. Причем, так, как полагалось по всем законам романтического жанра. Альфред и Катрина проболтали почти до трех ночи, и к концу беседа стала настолько непринужденной, что Краузе и думать забыл о скованности. Они говорили, как старые друзья: легко, обо всем, без утайки. Обо всем, кроме текущих дел, конечно. И без них хватило историй. Альфред был практически счастлив, Катрина… наверное, тоже, во всяком случае – довольна.
Заснули они в разных кроватях, даже в разных комнатах, но именно это почему-то стало для Альфреда «знаковым» моментом всего сегодняшнего «двухэтапного» свидания. Вроде бы, это было глупо: избегать близости, если влечение и любовь слились, наконец, воедино, да и возраст зрелый – к чему условности? Но для Альфреда было важно убедиться, что это не самообман, что Катрина действительно именно та женщина, которая достойна стать единственной навсегда. Собственно, Краузе шел на все связанные с выгораживанием Катрины риски как раз потому, что подсознательно надеялся найти подтверждение божественного происхождения искры, распалившей в нем этот огонь. И, похоже, подтверждение нашлось. Катрина поняла Краузе без лишних слов.
Зато сколько чувства было в невинном поцелуе на ночь!
Юношеская психическая травма «имени» Марты Доммель наконец-то окончательно исчезла. Не затерялась в подсознательной «архивной коробке», а исчезла вовсе. Краузе снова поверил в идеал. Поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда.
Уснул инспектор мгновенно и практически счастливым.
12. Март 2299 г., Земля – Эйзен
По настоянию Воротова князь Преображенский почти везде ходил в сопровождении троих десантников, а зачастую еще и самого начальника охраны. Если учесть, что к свите обычно присоединялся Ривкин, а иногда на ходу «решали вопросы» и другие подчиненные, процессия получалась внушительная. Павел Петрович был этим недоволен, но Ярослав стоял на своем, как скала.
– Шпионы кругом, диверсанты шныряют, нашими молитвами в такой обстановке цел не будешь!
– Хотя бы под ноги не лезьте, – ворчал Преображенский.
– Куда положено по инструкции, туда и полезем, – отвечал Воротов.
– Ты не наглей, да?
– Я, Павел Петрович, не наглею, а радею за безопасность. А что тон резковат, виноват, это чтоб вы ситуацию лучше прочувствовали.
Князь прекрасно понимал, что Воротов прав на сто процентов и, конечно, не сердился на подполковника за резкий тон – что за глупости?! Но плотная опека его все-таки слегка нервировала, не давала сосредоточиться на делах.
– И в этом можно найти свои плюсы, – нашелся Ярослав. – Вы в кабинете думайте, а пока идете куда-то – мозги проветривайте, им ведь надо иногда остывать.
– На все-то у тебя есть рецепт, – Павел усмехнулся. – Как шпиона поймать, не знаешь, случайно?
– Знаю, – Воротов не повел бровью. – Как обычно ловят? На червячка пожирнее, а лучше на живца.
– На живца? – Павел остановился перед дверью в свой кабинет и задумчиво уставился на одного из охранников. – На живца…
Десантник вытянулся в струнку, всем видом показывая, что готов выполнить любой приказ генерала. Живцом, значит, живцом, не мертвецом же. Преображенский обернулся к Ривкину.
– Пока свободны, подполковник. Я буду у себя. Появятся новые данные, докладывать немедленно.
– Само собой, – аналитик кивнул. – А насчет живца мысль интересная. У меня уже кое-какой план в голове нарисовался.
– У меня тоже, но сейчас мне надо поговорить с Барышевым.
Павел приложил руку к сканеру замка. Замок приветственно пискнул, но дверь почему-то не открылась, и зеленый огонек на дисплее не зажегся. Князь снова приложил ладонь. Теперь на дисплее появилась надпись «ошибка», и замок начал подавать частые прерывистые сигналы. Преображенский удивленно поднял бровь. Пока он соображал, как справиться с неполадкой, Воротов сделал собственные выводы. Как и положено начальнику охраны – предположил самое худшее.
