– Что вы лезете, Хирш, в дела, о которых не имеете ни малейшего представления?! Ваша версия просто смехотворна. Вы же не спутаете гайморит с геморроем? Так и я никогда не ошибусь при чтении протокола!
– Хорошо, профессор, остыньте! – вмешался Краузе. – Вы сказали, что подтверждения имеются не только в памяти навигатора. Где еще?
– В показаниях матроса Крафта, например, – Нейман всё еще обижался. – Он, конечно, не знает, как назвать этот феномен, но правильно описывает то, что происходило с судном.
– Очень интересно, – невольно подражая манере Штрауха, заявил Альфред. – И что же он говорит? Если можно, дословно.
– Я не владею Gaunersprache
[12]
, поэтому могу передать лишь общий смысл сказанного. Судно, как и полагается, рыскало в поисках выхода, то есть, навигатор вел себя в полном соответствии с программой позиционирования в гипердрайве.
– С какой программой? – ожил вдруг Найдер. – Позиционирования? Я извиняюсь, профессор, вы толкуете о программе «Икс-хода»?
– Да, о ней.
– Но в компе «Призрака-9» стоит первая версия программы. Она умеет только одно – держать вектор. Искать выход она неспособна.
– И кто же, по-вашему, его нашел, женщина-программист? – Нейман взглянул на инспектора насмешливо. – Я не понял, вы что, инспектор, на досуге занимаетесь проблемами гипердрайва?
– Во время войны я ходил на «Призраке-42».
– Капитаном или программистом?
– Механиком, но…
– Механиком! – профессор всплеснул руками и закатил глаза. – А почему не коком?!
– Там стоял пищемат, – Найдер стушевался. – Я просто хотел вам напомнить. Вдруг вы забыли.
«Браво, Фриц, – подумал Краузе. – Эти эксперты только и знают, что «якать» и давить авторитетом. А на самом деле их теории не стоят и пфеннинга. Для контрразведывательной практики они, как воздушный шар для ежа».
– Получается, матрос Крафт рассказал вам, профессор, то, что вы хотели услышать, а не то, что происходило на самом деле?
– Бред! – Нейман громко фыркнул.
Он и так напоминал поджарого скакуна, а уж теперь, с раздутыми ноздрями и почти стоящей дыбом гривой пегих волос, выглядел самым натуральным конем. Только не в упряжи, а в костюме с галстуком. Альфред едва сдержал ухмылку.
– Логика, профессор, и непредвзятый подход, – сказал Краузе. – Пора побеседовать с Крафтом на нашем языке. Как считаете, Найдер?
– Желательно после укольчика, – Фриц взглянул на доктора Хирша.
– Я доктор, а не палач, – Хирш демонстративно отвернулся.
– И все-таки, я не понимаю, инспектор, – попытался продолжить дискуссию Нейман, – что вы хотите сказать? Что Крафт лазутчик? На основании чего вы сделали такой вывод? И почему он, а не женщина-славянка. Разве не логично подозревать в первую очередь ее?
– Так мы и делали до последнего момента, – согласился Альфред. – И она остается под подозрением. Но Крафт всё же подозрительнее.
– Почему?
– Объясняю, – снисходительно произнес Краузе. – Во-первых, слишком уж стандартная у него легенда.
– Надо же, как подозрительно! – Нейман поморщился.
– Во-вторых, его рассказ явно подверстан под вашу недоказуемую теорию о «боковых поправках», сформулированную гораздо позже катастрофы судна.
– Теория верна!
– Но «Призрак-9» не мог проверить ее на практике. Не имел соответствующего программного обеспечения.
– Случайность!
– Вы верите в такие фантастические совпадения?
– Но если Крафт шпион, как он попал на судно?! Пусть навигатор «призрака» несовершенен и разумного объяснения спасению судна мы пока не имеем, но я гарантирую, что никаких «промежуточных финишей» не было и быть не могло! Судно было просто не в состоянии выйти из затяжного гипердрайва где-нибудь на орбите Марса и оттуда прыгнуть к Эйзену.
– Вот с этой неувязкой мы и надеемся разобраться, повторно допросив матроса Крафта, – Альфред поднялся. – Что у нас имеется в специальной укладке, доктор?
Хирш хотел, было, снова возмутиться, но вовремя сообразил, что вопрос адресован не ему, а штатному врачу лазарета. Эйзенский врач был не столь щепетилен. Он вытащил из нижнего ящика стола небольшой саквояж и похлопал его по лоснящемуся пластиковому боку.
– Все, что требуется, герр старший инспектор. Средство древнее, почти как шнапс, и такое же надежное – Н-пентотал. Запоет, как соловей.
– Изверги, – тихо проронил Хирш.
– «Шварцлюфт» помнит гостей и посолиднее вас, – так же тихо возразил ему Краузе. – Прикусите язык, герр Хирш, мой вам добрый совет.
Доктор проводил офицеров ГСП и эйзенского врача хмурым взглядом. Профессор Нейман остался с Хиршем, но не из солидарности, а явно для того, чтобы позвонить Штрауху и пожаловаться на инспекторов. Ну что ж, его право.
Альфред поморщился, словно от зубной боли. Эти иностранцы слишком себя любят. Поживи они на Эйзене хотя бы год, вся их спесь и завышенная самооценка сошли бы, как змеиная кожа. Двенадцать обязательных семинаров в Доме пропаганды, восемь тренировочных сборов в учебном центре «Фольксштурма», четыре трехдневных строевых праздника, по одному в сезон, и еще триста тридцать суток жизни среди задвинутых на Великом Порядке нацистов сделали бы из этих экспертов настоящих патриотов. Людей, для которых военная мощь государства и расовая чистота важнее слюнявого гуманизма, равноправия и прочих глупостей вроде неприкосновенности личности, презумпции невиновности и всяких там демократических свобод.
Нельзя сказать, что сам Альфред фанатично верил в правильность такого Порядка. К сожалению, чем жестче и холоднее закон, тем лицемернее его блюстители, ведь слишком крутые виражи этой ледяной трассы зачастую приходится «срезать» по «газонам». Но верить самому и требовать от других – не одно и то же. Может быть, где-то, когда-то и возникнет идеальное общество, в котором все будут говорить то, что думают, и делать то, что полагается, но пока это лишь мечта, особенно на Эйзене. И, тем не менее, даже несовершенный порядок лучше демократического хаоса и слащавого гуманизма.
Уже стоя на пороге изолятора, Краузе понял, что в данный момент Фортуна все-таки на стороне слюнтяев. В частности, тех, кто так переживал за здоровье подозрительного матроса с «Призрака-9». Матросу Крафту и его болельщикам повезло. По экстренной линии офицерам ГСП пришел сигнал сбора по тревоге третьей степени. Судя по степени опасности, ситуация была из разряда проверок бдительности, но все-таки «сбор» имел приоритет над текущими делами любой важности.
Офицеры, не долго думая, покинули лазарет и пошагали к лифтам.
