Лера, внимательно слушавший всё это, вспомнил, что ещё перед Новым годом по городку ходили слухи о неслыханном ограблении местного универмага. Он хотел было оглянуться, чтобы посмотреть на мать дерзкого налётчика, но в это время водитель включил приёмник и по автобусу разнеслись свисты и хрипы, сквозь которые уныло пробивался голос свободного радио. Передавали нечто необычное, и Лера прислушался. Диктор с контрабандистским акцентом доложил, что спецслужбами на побережье Чёрного моря схвачен некий Аргонавт, на подземную базу которого напали инопланетяне. «Ёлки-палки, – подскочил на сиденье Лера, – это же они про «нашего» Агронома говорят».
– Вот врут! – обернулся он к тёткам.
– А ты не слушай, – посоветовала мать сержанта.
– Эти журналисты с пьяных глаз чего не придумают, – закивала мать пьяницы.
Тут в разговор вступил сидевший через проход напротив мужчина в кепке с волосами до плеч.
– Зря вы так, – миролюбиво заметил он, слегка заикаясь. – Инопланетяне – это, конечно, никуда не годится. А вот про дело вашего сына расскажите подробно.
И он достал из кармана чёрный аппаратик. «Диктофон, – понял Лера, – для записи разговоров».
Обе матери испуганно покосились на аппаратик.
– Не бойтесь, это вместо записной книжки, чтобы ручкой не писать, – успокоил их длинноволосый.
– Вы, наверное, журналист? Из районной газеты?
– Нет, – улыбнулся он, – из областной.
Мать пьяницы, а за ней и мать солдата, отодвинулись к окну подальше.
– А зря, – расстроился журналист. – если всё так и было, то сына вашего в тюрьме держать не за что. Разбитая витрина – это мелкое хулиганство плюс возмещение стоимости разбитого стекла и штраф.
19
На станции Лера взял билет до Минска и, обойдя стороной беседующего с женщинами длинноволосого журналиста, забрался в полупустой вагон электрички. Тревога внезапно охватила Леру. Обида давно улетучилась, и он мало-помалу стал понимать, что сам кругом виноват. Надо было бабушке сразу всё рассказать, а он упёрся, как баран. И, пожалуй, напрасно он ушёл из дому и едет неведомо куда. ещё неизвест но, где на самом деле эта «Лесная сказка». Евтух Васильевич мог запросто что-нибудь напутать. И бабушка вся изнервничается. Последнее больше всего пугало Леру. Увы, в ответ на эти беспристрастные и честные мысли, словно бес шептал ему на ухо. «Не ехать же обратно? – ворковал он. – Полпути пройдено. Беглецам назад дороги нет. Вернёшься – и тогда ты слабак. Бабка тебе в жизни не поверит». И Лера сидел, и мучился, и тоска грызла его, и хотелось бежать обратно, и не было сил. Поэтому, когда электричка тронулась, он даже вздохнул с облегчением: – «Всё. Теперь, действительно, отступать некуда».
На очередной остановке перед ним уселся подвыпивший мужик и затравленно уставился в окно. «Наверное, к врачу зубному едет, – решил Лера. – Раскачивается, точно как Шурка, когда у него клык ныл». Мужик заметил, что Лера его рассматривает, и повернул голову.
– Ужасно, да? – спросил он.
Лера испугался, а вдруг сумасшедший. Но мужик дружелюбно взмахнул рукой.
– Ты не смотри, что я это, – тут он щёлкнул себя пальцем по горлу. – У меня, видишь ли, тоска.
И он вновь уставился в окно. А потом вдруг приблизил своё лицо к лицу Леры и заговорил торопливо, словно боялся, что тот его не дослушает и перебьёт.
– Видишь ли, – говорил он, – влюбился я тут в ресторане, семь лет назад. Валечка, официантка! – воскликнул он шёпотом и поднял со значением палец. – Но какая! Прелестное создание. Отчаянно влюбился. А у меня жена, две дочери на выданье. А я, как мальчишка. Она моложе меня, понимаешь, очень. Но я на всё рукой, – тут он махнул отчаянно пятернёй, – и в омут с головой. Ну, вот…
Мужик споткнулся на слове и задумался. Посмотрел на Леру, будто впервые видел и снова уставился в окно.
– А что дальше? – напомнил заинтригованный Лера.
– Дальше совсем плохо, – меланхолично ответил мужик. – Родила моя прелесть мальчика. Игорьком назвали. Я чин по чину признал официально его сыном. А Валечка говорит: бросай свою старуху, жену то есть, и на мне женись. А я не могу. Мы с женой двадцать пять лет вместе прожили: в горе, в радости. Я её тоже по-своему люблю, и дочерей люблю. И Валечку с Игорьком. Как быть? – посмотрел он в упор на Леру.
Лера пожал плечами.
– Вот и я так, – продолжил мужик. – Семь лет езжу из Минска в этот райцентр. Навещаю. Деньги, продукты привожу. А тут…
И он опять закачался, и Лера почувствовал, что мужик вот-вот заплачет.
– Заболел кто?
– Хуже, – с трудом сглотнул мужик. – Исчезло моё прелестное создание. Упорхнула Валечка с новым ухажёром.
– А Игорёк?
– Бросила у деда с бабкой. А те сиротинушкой его называют, грозятся в интернат сдать.
– На электричку вот провожал, – утёр слезу мужик. – Так говорит: папочка, я не хочу быть сиротой. Забери меня в Минск. Я твоей тёте – это он про жену мою так – буду во всём помогать.
Услышав это, Лера едва сам не заплакал. Вспомнил, что и он без родителей один-одинёшенек при старой бабушке.
– А вы сами без папы-мамы жили?! – вдруг спросил он зло и звонко, и не дожидаясь ответа, выпалил: – Знаю, что не жили! А то бы вы сразу его к себе забрали. Знаете, как трудно маленькому одному? Знаете?! Ничего вы не знаете! Когда тебя бьют, а тебе даже поплакать не с кем. Другие пацаны с отцами на рыбалку едут, в грибы, на работу отцы их берут, а ты даже не знаешь, какое у тебя отчество. Сволочи вы все, только про свою шкуру думаете!
Выпалив всё это в лицо ошеломлённому мужику, Лера опрометью бросился вон. В каком-то угаре он проскочил все вагоны и остановился лишь тогда, когда очередная дверь не поддалась. То был хвост поезда, а за дверью находился не очередной тамбур, а кабина машиниста. Отдышавшись и остыв, Лера удивился самому себе. «И чего я на него напал? – гадал он. – Мне бы такого батю, чтобы так за меня переживал. Только жидковат он. А может, разозлится и заберёт своего Игорька».
20
Минск Леру ошеломил. Народу вокруг – не протолкнуться. Но главное – вокзал. Такого он даже на картинках не видел. Огромный вокзалище, сделанный из мрамора, стекла, золотистого, серебристого и зеркального металла. Сверху донизу в нём сверкает всё, что только может сверкать. А эскалатор! Лера на нём десять раз туда-обратно проехал, пока на него не стали подозрительно посматривать. Тогда он последний раз поднялся и пошёл в зал конкорса, где стояли киоски с заманчивыми товарами. Попил чайку с бутербродом в буфете, купил мороженого и, наконец, спустился вниз к билетным кассам. Тут случилась первая неприятность. Когда подошла его очередь, Лера просунул в окошко десять тысяч.
– До «Лесной сказки», – сказал он.
– До какой «сказки»? – удивилась кассирша. – Такой остановки у нас нет.
