– Да ну… Что ж они? Коли бы хотели, сразу, с лета дозор сделали. Зачем им это? Вряд ли… – полетели голоса со всех сторон. – Они на вышках-то в тулупах спят, а за полночь и вовсе в караулку перебираются: холодно!
– Все это так. А вдруг что изменилось? – предупреждая, тревожится Максим.
– Что тогда предлагаешь делать?
– Предлагаю сегодняшнее наступление отложить еще на один день! Завтра заставские прибудут обязательно, тогда и начнем. А нет – к вечеру двух мальцов отправим к заставе якобы с просьбой о помощи, а на самом деле изучить обстановку.
– А как же договор? Мы ить вчерась договаривались сегодня выступать! Еще день ждать? Жрать нечего! Надо седня идти! – растеклась по избе возмущенная волна голосов, а последняя реплика оказалась самой весомой: – Может, ты, начальник, трусишь и нас тормозишь?
– Я? – удивился Максим. – Я не трушу… я предупреждаю, что может произойти непредвиденное.
– А если не трусишь, что тогда останавливаешь?
– Ну… как хотите. Если выходить, то и я с вами пойду, – соглашаясь, махнул рукой он. – Но только одно прошу: давайте отложим захват за полночь. Главный расчет – внезапность!
– Вот ишшо! Счас пойдем! Скоко можно ждать? Да мы их на портянки порвем!.. – вновь полетели решительные голоса, однако мудрость победила горячую молодость.
– Максим правильно говорит! – глухо проговорил Егор Зырянов, а Тихон Булычев его поддержал: – Сейчас идти – гиблое дело. Пусть уснут.
– Верно! Под утро надо! – осадили молодых старшие. – Счас всем отдыхать, а как время за полночь перевалит – выступаем.
– Все?
– Да. Чем больше людей, тем быстрее справимся. Главное – перед заставой распределить обязанности, а там – скорость и неожиданность! – сказал Максим и тяжело вздохнул:
– А я бы сегодня не пошел…
Восстание
Рогатый месяц гамаком завалился в седловину перевала между далеких гор. Звонкий мороз превратил сухой воздух в густую, невидимую, обжигающую солодовую массу. Длинная, ровная просека похожа на бесконечный льняной шарф невесты. Серые, неясные силуэты деревьев и кустарников в конце просеки напоминают пляску скоморохов на ярмарке.
Идут. По четыре человека в ряд. Высоко поднимая ноги и переставляя их далеко вперед. Глубокий, сыпучий снег достает до колен. Каждый шаг напоминает хруст раскрошенной галеты. Предательски разносятся звуки движения идущих людей далеко вперед. Бесконечное сеяние ярких звезд и некстати всплывший месяц дают достаточно света для того, чтобы ясно разглядеть каждую кочку на заснеженной просеке. Звук и свет предупреждают людей о возможной опасности. Решительно настроенные, изможденные голодом, ссыльные не отступают от задуманного.
Впереди мужики протаптывают дорогу, сзади, на некотором расстоянии, едва успевая за ними, бредут женщины. Здесь все, кто недоволен суровыми условиями существования, голодной жизнью, наплевательским отношением к себе. Кто – еще не умер. Кто может противостоять и сказать слово в свою защиту.
Четыре месяца назад их насчитывалось около ста человек, сейчас общее число восставших составляло чуть больше шестидесяти душ. Больные, старики и дети остались в поселке, вместе с ними и няньки, среди которых Анна Мельникова и Прасковья Берестова.
В конце просеки, на берегу болота, перед лежневкой, соединяющей остров и Ломоватскую заставу, ссыльные остановились. Мужики молча, сурово смотрели на противоположный берег, пытаясь уловить хоть какое-то движение. Ответом была тишина. Дорога жизни, соединяющая остров с берегом. По всему болоту в сером свете ночи парили туманом черные пятна зыбунов, не замерзающих от теплой воды в любое время долгой зимы. На противоположном берегу, за мысом, виднелись серые строения заставы: высокий забор, крыши домов, вышки для часовых, открытые ворота.
– Ну что, мужики, как сговорились? – негромко, но ясно повторил поставленную задачу Максим Кузнецов. – Как только подойдем к мысу, бабы остаются на месте, чтобы меньше шуметь. Остальные – к воротам. Главное: захватить караулку.
– Да ясно уж… что двадцать раз повторять? – в нетерпении отвечали товарищи. – Пошли, чего время зря терять? Самая пора… верно, спят все. Захватим тепленькими.
– Раз всем все ясно, идите как можно тише. В такую ночь каждый шаг за версту слышно, – сказал последнее слово Максим и первым ступил на лежневку.
Вместе с ним, утаптывая дорогу, двинулись Степан Мельников, Тихон Булычев, Иван Ерофеев. За ними, во втором ряду пошли Володька Мельников, Гоша Подгорный, Артем Маслов, Игнат Ерофеев. В третьем, четвертом, пятом рядах отцы и сыны, братья и дяди: Зыряновы, Булычевы, Подгорные, Масловы, Ерофеевы.
За мужиками заторопились женщины: Матрена Захаровна Мельникова, невестка Анастасия, Катерина Маслова, Вера Ерофеева, тетка Маша Подгорная, Люба Булычева, Аня Зырянова, еще несколько девушек, сестер, матерей, дочерей, невесток, желающих добраться до продуктовых складов и наконец-то накормить ослабевших от голода детей и самим поесть досыта.
Кто-то из мужиков повернулся, недовольно зашипел на них:
– Уж вы! Как стадо коров. Остановитесь, без вас управимся, потом позовем.
– Да тут ишшо до берега – как через Енисей переплыть! Кто услышит? Как выйдем на мыс, так остановимся, – высказала свое мнение звонкоголосая тетка Мария Подгорная, с которой спорить было бесполезно.
Мужики умолкли. Взвинченные перед ожидающейся схваткой, ссыльные с гневом смотрели только вперед. Как ни старались люди идти тихо, никто не мог знать, что их уже услышали, увидели, приготовились к роковой встрече.
Если бы они знали, какие перемены произошли на заставе за последние два дня, что на Ломоватке побывал эскадрон под началом комиссара Соломеева. Какое наказание за разгильдяйство и анархию получили командир заставы Агафьев и командир взвода охраны Коробейников. Как круто изменилась караульная служба часовых. Что для усиленной охраны заставы появилось два новых поста. И во избежание внезапного нападения отрядов бывшей белой армии со стороны острова Тайна, на мысу перед лежневкой, у одинокого кедрового пня был выставлен пулеметный расчет.
Их услышали еще когда ссыльные вышли на берег острова из таежной просеки. Увидели, как они черной толпой пошли по лежневке. Опытному бойцу Андрею Кольцову из эскадрона Соломеева, в эти часы возглавлявшему пулеметный расчет, не стоило объяснять, для чего в позднюю ночь идет толпа людей в сторону Ломоватской заставы. Он быстро снял с плеч теплый, овчинный тулуп, положил его под себя, приготовился к стрельбе. Умелые руки давно вставили в казну «максима» пулеметную ленту и взвели безотказный затвор. Рядом, придерживая ленту для свободной подачи, подрагивая от волнения и страха, приготовился второй номер – Иван Бродников.
Расстояние сблизилось до трехсот шагов. Хорошо видно человеческие фигуры по четыре человека в ряд, за ними еще черные силуэты. Сколько их? Может, человек пятьдесят или больше.
