– Да как же такое может быть-то? Да неужели? Вот те и Наталья!..
– Спи уж… – недовольно буркнул Никифор Иванович на супругу, после чего в доме воцарилась тишина.
Седое утро Мельниковых началось с обычных забот. Первыми проснулись женщины: доить коров, греть мужчинам завтрак. За Матрёной Захаровной, Анной и Настей поднялась бабка Глафира. Помолившись на иконы, она пошла за водой. Пока ходила с вёдрами на ручей, в доме произошли перемены.
Вернулась бабка, посмотрела за печку, а Машеньки нет! Засуетилась Глафира, туда-сюда забегала. Нет ночной гостьи! Пропала! Как потом оказалось, не пропала, а пошла в стайку, чтобы помочь доить коров. Едва уселись Матрёна Захаровна с ведром под кормилицу, а за спиной, как у синички, голосок:
– Тётечка! Давайте я вам помогу!..
От неожиданности женщина едва не выронила ведро:
– Ты коровку, деточка, доить умеешь?!
– Умею, тётечка!
– А ну, покажи, как ты это делаешь!
Девочка присела с подойником, потянула за соски. И правда умеет! Матрёна всё же забрала подойник, отстранила Машу.
Свекровь и невестка выгнали скот на луга, вернувшись, начали цедить молоко. Маша проворно помогает, моет пустые вёдра. Потом пошла во двор за дровами, растопила летнюю печь, нагрела воды, навела порядок на кухне. Женщины с удивлением смотрят: кроха, едва над веником видно, а в руках любая работа кипит!
– А сколько же тебе лет-то, деточка? – поинтересовалась бабка Глафира.
– Не знаю, бабушка. Когда тятя был, говорил, что мне шесть годиков. А сейчас тяти нет, так и не знаю… – просто ответила та, помогая собирать на стол.
Женщины переглянулись между собой, перекрестились. Михаила Прохорова посадили год назад. Значит, сейчас его дочурке семь лет.
На печи запарилась вкусная овсяная каша с мясом. По берестяным кружкам разлито тёплое, парное молоко. Ржаной хлеб – вволю, кто сколько захочет. В глиняных чашках сметана и сливочное масло. У хороших хозяев еда на первом месте! А как иначе? Не полопаешь, не потопаешь!
Мельниковы собрались на завтрак. Во главе стола – Никифор Иванович. По правую руку – Матрёна Захаровна, бабушка Глафира, дочь Анна, невестка Анастасия. С левой стороны сели сыновья Степан и Владимир. За ними заняли лавку дети Степана и Насти: семилетний Ваня, пятилетний Максим и трёхлетний Витя. Потом дети Анны: тринадцатилетняя Таня и девятилетняя Катя. Каждый знал своё место. Машу посадили в торец стола, напротив Никифора. После короткой заутрени все молча приступили к завтраку.
Удивлённые неожиданным появлением девочки, дети осматривали гостью. Спросить о чём-то за столом во время трапезы они не имели права. Мельниковы жили по строгим законам, по православным обычаям.
Новое утро окропило холодными слезами росы пожухлую траву. Чистое солнце над распадком стянуло с мельничного пруда одеяло тумана. Вершины хвойных деревьев проткнули линию горизонта острыми, древнерыцарскими пиками. Первый иней посеребрил покатые горы. Покраснели, словно смущённые невесты, кудрявые рябины, пожелтели медовыми сотами стройные берёзки. В Гремучую долину пришла осень.
На стеклянной поверхности пруда плавают раздобревшие крякаши. Старая мать-утка готовит выросших утят к перелёту. Семь окрепших тугими крыльями детёнышей под командой сердобольной мамаши взлетают, набирая высоту, делают над прудом несколько кругов и опять падают на воду.
Много лет семья кряковых уток гнездится в прибрежных камышах мельничного пруда. Завидное постоянство определено спокойной и сытной жизнью. Не трогают Мельниковы диких уток, наоборот, охраняют. Еды и так хватает. Этим пользуется кряква, выращивая в одном гнезде по восемь – десять утят. Так происходит из года в год.
Нарядный селезень-отец живёт по соседству. Испытывая гордость за потомство, ревнивый папаша показательно ворчит на уток, предупреждает об опасности. Если же он молчит – значит, нечего бояться.
Сегодня утром на пруду всё как обычно. Срываются с водной глади и падают назад дикие утки. Свист крыльев и кряканье разносится далеко вокруг. Сородичам по перу вторят домашние водоплавающие птицы. На угорье бряцают боталами дойные коровы. На лугу пасётся лошадь. Сзывая к себе куриц, горланит пёстрый петух. В глубине двора звенят цепями сторожевые собаки. Хлопают входные двери дома. Тут и там слышны голоса людей. На мельничной заимке начался обычный, трудовой день.
Большое хозяйство у Мельниковых. Добротный, двухэтажный, крытый железом кедровый дом может вместить в себя на постоянное проживание двадцать человек. Длинные амбары под муку и зерно, просторная конюшня на десять лошадей, стайка для коров и бычков, столярная мастерская, небольшая кузница, скорняжный цех – всё говорит о том, что здесь живут хорошие хозяева. Все помещения и пристройки сделаны прочно, на века, с заботой о будущем поколении, которое будет нести с поднятой головой уважаемую фамилию знаменитых предков-переселенцев.
Давно пришли Мельниковы в Сибирь. Чуть более ста лет прошло с тех пор, как бежали от кабалы да крепостного права два брата с женами. Как-то обосновавшись на новых землях, они с горем пополам перезимовали до весны в утлой землянке, а по лету, к осени, срубили первый тёплый дом. Недостатка в лесе, земле, воде и воле не было. Бери, сколько хочешь! Делай что хочешь! Никто тебе не указ.
За несколько лет обжились братья основательно. Тайгу под поля да покосы раскорчевали. Построили амбары и теплые пригоны. Скот развели, зажили сытно. А только думку свою ни на миг не оставляли. Каждый день мечтой жили – соорудить свою водяную мельницу, наподобие той, что была у помещика Скороходова в Самарской губернии. Для этой цели изначально избрали место на некотором удалении от деревни по Гремучему ключу, который должен был своим течением крутить мельничное колесо.
Не сразу всё легко далось. Много лет прошло, пока пруд засыпали земляным отвалом, подвели воду, соорудили колесо, вытесали из камней жернова. Лишь на девятый год после переселения братья получили первую муку, благодаря чему приобрели известность в качестве первых мельников на всю округу. На этом и фамилию за собой закрепили – Мельниковы.
Три поколения с тех пор сменилось. Те уважаемые переселенцы, братья Иван и Захар, деды Никифора Ивановича, похоронены на пригорке за прудом. За сто лет на фамильном кладбище набралось двадцать три креста.
Целый век с ближайшей округи к знаменитой семье крестьяне везли молоть зерно на муку. Никому мельники не отказывали, свою работу выполняли качественно. Ни один человек в обиде не остался. Крестьянин Гордеев, смеясь в бороду, спрашивал:
– Что ж то вы, Никифор Иваныч, за пуд отжабленной муки две копейки берёте?! Ныне купец Коробков из Минусинска пятак с мужика требует!
– А мне много не надо, – спокойно отвечает старший Мельников. – Что с простого мужика драть? У купца Коробкова оборот большой, пароход свой, дом в Петербурге каменный. Ему надо хозяйство содержать. А что до меня, так лишь бы керосин был и масло в передаче, чтобы жернова крутились.
