– Вы у меня кровью харкать будете! Вы мне ещё сапоги лизать будете!..
Глухарёв оборвал его:
– Хватит орать! – И тал давать распоряжения: – Всё, этих, – указал пальцем на братьев Мельниковых, – на мельницу! Там при всех допрос вести будем! Михрютин! Возьми ещё кого, здесь останешься зерно и муку охранять. Скоро за вами лошадей пришлём. – И опять склонился над Петькой: – Эй! Петруха! – похлопал по щекам, а когда тот замотал головой, как пришибленный кувалдой бык, усмехнулся:
– Вставай! Ловко же он тебя поддел, дух зараз вышиб! Одыбался? Ну, наконец-то! Поднимайся!
Петька поднялся с помощью Глухарёва, какое-то время смотрел на окружающих отсутствующим взглядом, наконец-то полностью пришёл в себя, подобрал свой карабин, снял его с взвода, сипло выдохнул:
– Ну, Стёпша! Боком тебе этот кулак вылезет!
– Отставить! – скомандовал комиссар. – Никаких угроз! Всё будет по законам трудового народа!
– Это что значит? Можно запросто кулаку простого мужика, представителя власти, по морде бить?! – заскрипел зубами Петька. – Ну уж нет! Я этого так не оставлю!
– Отставить, говорю! – ещё раз более требовательно воскликнул комиссар. – Никаких разбирательств здесь! В районе разберёмся! – И махнул рукой Мельниковым: – Вперёд!
Схваченных братьев повели под конвоем на мельничную усадьбу.
В доме поднялся переполох. Увидев связанных, поняв, в чём дело, заголосили женщины. Дети в испуге забились в дальнюю комнату. Никифор Иванович, стянув с головы шапку, застонал от горя:
– Ы-ы-ых, вашу мать! Достали-таки! За что?..
Глухарёв приказал завести пойманных в дом, поставить под иконами. Почерневшего Никифора посадили у печки. Сам командир сел за стол, раскрыл полевую сумку, достал какие-то бумаги, принялся читать. Мельниковы, молча слушали, мало понимали все предписания продовольственной разверстки. И только последние слова приговора «заключить под стражу» приняли с глубоким стоном.
Никифора Ивановича, Степана и Владимира вывели из избы, поставили под стражей посреди двора. Два милиционера запрягали в телегу их лошадь. Остальные проверяли сараи и амбары.
– Как же так, товарищ комиссар? – причитала Матрена Захаровна. – Как же мы теперь жить без мужиков будем? Кто хозяйство вести будет?
– Это не моё дело, – равнодушно отвечал Глухарёв, подкуривая папироску. – Раньше надо было думать.
– Куда ж их теперь? – вторила матери Анна. – Что с ними будет?
– Не знаю. Наше дело поймать и доставить. А там народный суд разберётся.
– Да какой же суд-то? Кого судить? Простого мужика, который от зари до зари поле пахал?!
– Ничего не могу знать! – отрезал тот, отстраняя женщин. – Отойдите от арестованных.
За мельницей ахнул выстрел. За ним другой, третий. Глухарёв схватился за кобуру, выхватил револьвер. Милиционеры клацнули затворами карабинов, бросились по тротуару на пруд. Комиссар подбежал к воротам первым, опасаясь перестрелки, посмотрел в щель ворот. На берегу, присев на колени, Ванька и Петька Бродниковы вразнобой стреляли из карабинов по диким уткам.
Взбивая фонтаны брызг, стремительные пули метались над водой, ложились далеко от цели. Выстрел – мимо! Другой – опять мимо! Утки крутятся на месте, не понимая, что происходит. Никто и никогда из людей еще не поднимал на них оружие. Клацания затворов слились с грохотом. Горячие гильзы летели в траву. Ещё два выстрела, и замолчали карабины недальновидных братьев Бродниковых. В магазинах кончились патроны. Наконец-то поняв, что им грозит смерть, вольные птицы сорвались с места и, сделав прощальный круг, набирая высоту, улетели навсегда.
– Кто стрелял? – подбегая, закричал Глухарёв.
– Да это мы, – поднимаясь с колена, с улыбкой ответил Ванька. – Всю жисть мечтал ентих уток побить, да не получалось!
– Кто разрешил?
– Дык… а что тут такого? – в удивлении пожали плечами своевольники.
– За трату казенного имущества!.. За разгильдяйство!.. – орал комиссар. – Строгий выговор! Ещё такое повторится – под арест!
– А что мы такого сделали? – с тупым выражением лица округлил глаза Ванька. – Ну, подумаешь, постреляли. Можно было суп сварить…
– За мной! – приказал старший по званию обоим. – Никуда не отходить! Без команды не стрелять!
Бродниковы понуро пошли за ним в ограду. Милиционеры хохотали:
– Эх вы, стрелки! С двадцати шагов в утку попасть не могли! В сапоги по утрам ногами попадаете?
Из мастерской вышел Авдеев Василий, вынес в руках переднее колесо от телеги, подошёл к Глухареву:
– Сергей Григорьевич! Интересный факт представился!
– Что такое?
– Да вот, колесо удивительное, посмотрите. Очень антересное колесо, но не от телеги. Резиной обтянуто, с усиленными спицами, лаком крытое. – И прищурил глаза: – Зачем, спрашивается, простому крестьянину колесо для телеги на резиновом ходу?
Мельниковы похолодели. Сгубила хозяйская сноровка Никифора Ивановича всех. Как есть сгубила!
– Да говори ты, Авдеев, не тяни коня за гриву! Что тут такого? – нетерпеливо поторопил его командир.
– А вот то, что колесо это от пулёметной тачанки! Я сам на такой Гражданскую прокатался, с белыми воевал! На нашей тачанке точь-в-точь такие колёса были, ни с чем не перепутаешь!..
– Где нашёл?
– Там, в сарайчике, среди прочих старых колёс. Вроде как припрятаны от постороннего глаза. Восемь штук! Как раз от двух тачанок.
– Восемь?! – не поверил Сергей Григорьевич. – А ну, показывай!
Мужчины зашли в сарай, недолго там были, скоро вернулись назад.
– Что скажете? – с холодным лицом обратился комиссар к родственникам. – Откуда колёса?
Молчат Мельниковы. Сказать нечего. Да и незачем, всё и так ясно.
– Я же говорил! Говорил!.. – бегал по ограде Ванька Бродников. – Что они белых тут скрывали. И Костя ихний у Колчака служил. Это Костя был тут на тачанках. Точно он!..
– Молчите? – смотрел комиссар задежанным в лица, не добившись ответа. – Ну что же! В районе с вами будут разговаривать по-другому! – И подчинённым:
– На телегу их!
Никифора Ивановича, Степана и Владимира посадили на их же телегу. На усадьбе крики и стоны женщин. Плачут дети. Лают, рвутся с цепей собаки. Анастасия и Анна передали наспех собранные котомки с продуктами. Милиционеры сразу же проверили их на наличие оружия. Колонна всадников и арестантов выехала со двора. Женщины и дети – за ними. Глухарёв преграждал им дорогу:
– Всё, хватит прощаться! Потом свидитесь!
– Да когда ж потом?! Чует сердце, не вернутся домой мужики! – стонала Матрёна Захаровна.
– Ну, это суд разберётся! Всё! Далее не ходить! Назад возвращайтесь!
