Он подошел к нему, обхватил руками, прижался к стволу. Долго стоял под исполином с закрытыми глазами, вспоминая прошлые мгновения. Когда-то они с братьями и сестрами, впятером – Таня, Катя, Максим, Витя и он – едва обхватывали кедр, сцепившись детскими ручонками. Нет, с ними еще была Маша Прохорова, та девочка, кого они приняли когда-то в семью. Шесть душ, из которых он остался один. И вдруг показалось, что к пальцам прикоснулись теплые ладошки, а за стволом послышался знакомый смех…
Иван вздрогнул, посмотрел за дерево. Нет никого. Что за наваждение? Вокруг едва слышно разговаривает от легкого дуновения ветерка хвойный лес, падают редкие, желтые листочки березы, журчит по камням ручей. Он какое-то время смотрел по сторонам, потом медленно пошел к мельнице.
Перебравшись на другой берег, Иван поднялся на пригорок. Вот здесь когда-то была насыпная дамба, под тугими струями крутилось мельничное колесо. Теперь от него остался ребристый остов, который валялся неподалеку. Лиственничный вал, приводивший в движение редуктор и жернова, подпирал наклонившуюся мельницу с обратной стороны. Кто-то догадался поднять его с земли, прислонить к стене, иначе она бы давно упала.
Он заглянул внутрь. Дверей нет. В бревенчатом срубе беспорядок. Провалившаяся крыша не задерживает дождь и снег. В грудах хлама нелегко разобрать крепи, лестницы, разорванный редуктор. Поверх гнилых досок валяются расколотые, каменные жернова.
Недолго задержавшись, раздвигая палкой траву, он пошел вдоль построек. Вот тут когда-то была гостевая изба. Здесь стояла баня. А там – столярная мастерская, сарай для работы с пчелами, маслобойка. За ними располагалось зернохранилище. Еще дальше вытянулись пригоны для скота, конюшня, сеновалы. Бревенчатые стены помещений пропитаны сыростью и запахом гнили. Когда-то тут кипела жизнь…
С тоской на душе Иван подошел к дому. Крыльцо разбито, теплые сени разломаны, двери распахнуты настежь. Полы загажены беспрепятственно проникающими в избу коровами. Стараясь не испачкаться, он прошел внутрь.
Его встретила неприглядная картина… Иван представил, как здесь все было тогда, в счастливом детстве. Всегда чистый, выскобленный добела стол, буфет с перемытой посудой, заправленные кровати, крепкие, кедровые табуреты, половички на полу, цветы на окнах и шторки… Вместо этого – голые, облупившиеся, стены, разбитые окна да покосившаяся, потрескавшаяся печь. В углу, за печкой, груда хлама. Иван с трудом узнал в ней разломанную кровать, на которой спали отец Степан и матушка Анастасия. Еще дальше, за перегородкой, посреди комнаты – разломанный сундук, куда прабабушка Глафира складывала ценные семейные вещи… Кухонный стол и несколько табуретов. Возможно, во времена коммуны тут располагался учебный класс или проводились собрания. Предметов хозяйственной и столовой утвари не было. Все, начиная с огромного зеркала на стене до ложки, исчезло.
Осторожно ступая по скрипучим ступенькам, он поднялся на второй этаж. Здесь было чище. У стены сохранилась деревянная, резная кровать дядьки Владимира и большие, двухъярусные полати, на которых спал он с братьями и сестрами. Относительно чистые полы, выскобленные когда-то, но потускневшие стены и целые стекла на окнах представляли некое подобие жилья.
Иван сначала присел, а потом лег на деревянные доски полатей. Вытянувшись во всю длину тела, раскинул руки. Голова опустилась на деревянный брусок. Горько усмехнувшись, он вспомнил, что у каждого ребенка была своя подушка, матрас, а широкое, теплое одеяло одно на всех. Все было набито куриным пухом.
Закрыв глаза, Иван на какое-то время забыл обо всем. Воспоминания перенесли его в детство, в далекий счастливый вечер, когда он, рассказывая на ночь страшные истории, пугал сестер. Кажется, что это было вчера…
А раскаты грома в это время сотрясали стены дома. Яркие вспышки молний на миг освещали комнату. Подхваченные рваным ветром косые струи дождя шлепотили снаружи по стенам. Понизив голос, он говорил, что это водяной сыч, который живет в пруду вышел из воды и теперь забирается сюда, на второй этаж, чтобы выгнать всех с полатей, а самому спать спокойно до утра. Когда страшилка достигала пика напряженности, Ваня под одеялом хватал Таню за ногу. Та визжала от страха, вскакивала и белкой запрыгивала на верхний ярус. За ней спешила Катя. Максимка, тогда считавший себя взрослым, от страха стучал зубами, выговаривая едва понятные слова:
– А я не боюся!.. А мне не стласна!..
Витя прижимался дрожащим телом к нему:
– Ванечка, миленький!.. Хватит!..
Разбуженный дядька Володя, приподняв голову с подушки, грубо басил:
– Ванька! А ну, будя! Щас выпорю уздечкой!
Снизу в потолок с печи палкой стучала прабабушка Глафира:
– Што там делатся? Кыш на ночь!.. Завтра с утра заставлю воду в баню носить!
Ваня затихал, но через некоторое время, достав пальцами ноги верхние полати, заговорщически шипел змеем:
– Это мыши… Сейчас они к вам заберутся, схватят за пятки!..
Катя и Таня молчали, прижавшись друг к другу, накрывшись с головой одеялом. Зато были слышны проворные движения прабабушки Глафиры, которая, спустившись с печи и не зажигая керосинки, поднималась к ним, чтобы навести порядок.
Ваня притворялся спящим, громко сопел носом: это не я! Но краем уха считал ступеньки лестницы, по которой поднималась старая Глафира. Первая, вторая, третья…
С первого до второго этажа на лестнице – двенадцать ступенек. По ним тетушка Анна преподавала первые азы математики, учила детей считать. Ваня хорошо знал каждую из них, так как учение давалось ему тяжело. Он долго поднимался по ним вверх и спускался назад, пока не понял порядок последовательности цифр. Таня и Катя смеялись над ним. Им эта наука далась легко и быстро.
…Идет прабабушка Глафира, скрипят старые ступеньки. Слышит Иван, гроза прекратилась, стихли порывы ветра, угомонился дождь. В маленькую щелочку под одеяло проник тонкий лучик света. Он откинул его, удивился. В комнате все видно, яркое солнце бьет сквозь стекла. Иван хотел спросить у дядьки Владимира, когда наступил день? Неужели он так долго проспал? Но кровать дяди пуста, одеяло заправлено, подушка взбита в изголовье. Посмотрел на братьев, рядом нет никого. Куда все подевались?
В лестничном проеме показалась седая голова прабабушки Глафиры. Лицо строгое, глаза печальные. Посмотрев на него, она призывно махнула ладошкой: иди за мной, спускайся, и ушла вниз. Он подскочил на полатях, как есть в легкой рубашке, холщовых штанах, босой пошел за ней. Отсчитывая ступеньки, быстро скатился на первый этаж. На кухне за столом сидят его родные: отец, мать, дядька Владимир, тетушка Анна, братья и сестры. Рядом, под иконами, скрестив руки, стоит прабабушка Глафира. Все в чистых, праздничных одеждах. Лица строгие, без улыбок. В тусклых глазах печаль и обида. Отец Степан указал на место на лавке: садись обедать.
На горячей печи в чугунке томятся вкусные щи. На столе – теплый каравай хлеба, молоко, мед, жареная рыба, куриные яйца, зелень с грядок.
