Живет себе Иван, в ус не дует! Хорошо, да и только. Вот тебе уже весна лед проломила на реке, скоро можно будет уже в тайгу подаваться, с золотишком пошалить. Цены на металл хорошо поднялись, Советы золото скупки открыли, жить можно! Забота у Ивана появилась. В тайгу идти, а конь один. Как ехать? Сам верхом, а сына пешком? Не пойдет. Собьет малый ноги, выбьется из сил, потом какой из него работник на прииске? Стал Иван думать, у кого бы коня на время спросить? Ко всем обратился, никто не дает, самим нужны лошади. А вот у Натальи Подольской мерин вроде как и есть. Хоть и старый, да зато надежный, в дороге не подведет!
Задумался Иван. Как к Наталье обратиться? Вроде единоверцы, а совесть все равно мучает за убийство Егора. За долгие годы он ни разу не подходил к ней с какой-то просьбой, дом стороной обходил, боялся, чтобы глазами не встретиться. Как на детей посмотрит – сердце холониться: ну и сволочь же я! Но дело давно сделано…
Как долго ни думал Иван, набрался-таки наглости, пошел в дом Подольских:
– Дай, Наталья, мерина до покоса! В тайгу съездить надо. Взамен рыбой да мясом рассчитаюсь.
Добрая женщина, понуро опустив голову, молча повернулась, пошла в пригон за конем. Ожидая ее, Иван присел на лавку подле ворот.
Рядом пацан подошел, мальчонка лет восьми. Иван постыдно отвернул глаза, узнал сына Егора Филю. Сильно лицом схож, да и походка отцовская, хоть и маленькая. Хоть и в возрасте ребенок, а все одно, разговор от речи, говорит то, что услышит. Остановившись на расстоянии, Филиппок почесал босой пяткой о другую ногу, прислонился к забору и высказал слово:
– Правду говорят, что ты моего тятьку убил и в проруби утопил?!
У Ивана волосы затрещали от страха. Выкатив глаза, как мельничные жернова, с трясущейся бородой он едва смог вымолвить:
– Хто говорит?..
– Так, в народе, бабы толкуют, – без страха и упрека повторил чью-то речь мальчонка и уже более серьезно, в одну секунду став взрослым, строго посмотрел на испуганного Ивана: – Так знай! Я скоро вырасту, тогда лучше в тайге не появляйся!
Круто развернувшись, Филиппок быстро убежал в ограду и скрылся в бурьяне за огородами.
Иван, как мумия, сидит с ошалелыми глазами, пережевывает, понять не может: либо правда было сказано, либо приснилось. Однако нет, не приснилось. Наталья на сына из стайки закричала:
– Куда, чертенок, по картошке побежал? А ну, счас ремень возьму! – И уже сама с собой: – Окаянный… нет отца, приструнить некому. Как вольный ветер растет…
Вывела Наталья Рубина, подала за уздечку из рук в руки:
– Шибко не грузи, старый он уж! Зато спокойный, послушный.
Иван взял повод, как есть, будто высохшая коряга, единовременно скрючившись на десяток лет, пошел по улице. И спасибо хозяйке сказать не смог. Наталья удивленно посмотрела ему вслед – что случилось? – и заскрипела, пытаясь закрыть, покосившейся калиткой. Без хозяина – дом сирота!
Идет Иван по улице, с прозревшими глазами. Мальчонка, Филиппок правду сказал ему, а он не знал раньше. Теперь многое стало понятно, почему на него люди так косо смотрели. Оказывается, весь поселок догадывается, что смертоубийство Егора и Гришки их рук дело, только ему не говорят. Оно и понятно. Об измене жены муж узнает в последнюю очередь. Или наоборот. Неважно. Малой пацан, это так, повторение слов. Однако от угрозы у Ивана ноги подкашиваются, не идут: а правда ведь, вырастет малец!
Кажется Ивану, будто из-за зашторенных окон на него люди пальцами показывают, а старухи вслед плюют. Вот уж где он прочувствовал свое состояние. «Не приведи кому такой позор, Господи!» – на ходу про себя читает молитву Иван, а сам только и думает, как бы поскорее домой, за ворота зайти. Только сейчас ему вдруг понятно стало, почему нож в ворота Гришка воткнул, а соседи по ветру пустили: «Не зря все!» – Ых: «Иже, еси на небеси! Да святится имя Твое!» – быстрее бы в тайгу, на месяц-два. Там все обдумать можно спокойно, авось все в новом виде представится.
Словом и делом, выехали Иван с сыном на следующее утро, едва забрезжил рассвет, в тайгу. И сразу у Ивана вроде как на сердце легче стало! Вдвоем с Антоном, на двух лошадях, а вокруг на добрую сотню километров никого нет! Эх, хорошо-то как! Антоха едет сзади, Иван, не показывая вида, любуется сыном: вырос, не по годам окреп, в седле сидит ладно, по сторонам внимательно смотрит. Должно, знатный охотник будет!
Первую ночь Иван с сыном в тайге ночевали, ко второй под белки подошли. Здесь надо было до утра время под елкой коротать. Антоха, верный помощник: дрова готовит, есть варит, постель из лапника наложил, коней сам стреножил. Доволен сыном Иван. Быстрее бы на прииск, показать сыну, как золото в колоде бутарить, пора наступила!
В то утро Иван проснулся рано, наверху видно, как по альпийским лугам солнце загуляло. Небо чистое, без облачка, с восточным ветром. Сразу видно, отличный день будет! Встал Иван, не стал Антона будить, пусть поспит перед дальней дорогой подольше. Сам костер запалил, каши сварил, коней оседлал и только потом сына растормошил.
Завтракали плотно, сытно, долго. Ехать до обеда много, но еще больше коней в поводу вести, пешком. Тропа большей частью в гору пойдет. Перевал крутой, далекий. Обычно Иван на седловину к обеду поднимался. Сегодня с Антоном будет дольше обычного, да ладно, лишь бы по хорошей погоде водораздельный хребет преодолеть.
Сели, поехали. Иван впереди, Антон на Рубине сзади. Постарел Рубин сильно, в гору едва идет. Сменить бы коня, да некем. Хорошо, что послушный.
Стали в горку подниматься. Тропа по увалу пошла, наискось пригорка. Сверху, слева, густой ольшаник. Снизу, справа, за обрывом, длинная россыпь из курумов. Идут лошади в горку, мордами едва земли не касаются. Вдруг в густом ольшанике какое-то движение произошло: ветки бьются, листья трясутся. Все ближе, вниз, и точно на путников. Иван уже проехал это место, но остановился, повернувшись назад: что же это может быть? Из ольшаника, точно под ноги Рубина, заяц выскочил и, не разбирая дороги, с поднятыми ушами, прыгнул в сторону, под обрыв. Рубин, кажется, не успел удивиться, как тут же, следом, из густой подсады за зайцем выскочила рысь. Рубин испуганно захрипел. Рысь, не разобравшись, в прыжке бросилась коню на морду и вцепилась когтями и клыками в жизненно важные органы: нос, рот, разорвала глаз. От боли Рубин взвился на дыбы, провалился ногами за тропу. Предупреждая Антона об опасности, Иван только и успел крикнуть: «Прыгай!» Но было поздно.
Все произошло так быстро, что среагировать на ситуацию было невозможно. Метнувшийся заяц, рысь на морде Рубина, осаживающийся на круп конь, падающий сын. Провалившись ногами в мягкой почве, старый Рубин не смог удержать равновесие, со всего маху упал через спину массой тела на Антона. Перевернувшись еще раз, они все вместе полетели дальше, на курумник за четырехметровым обрывом.
Когда Иван подскочил к сыну, Антон уже был мертв. Рубин рвался, пытаясь подняться, хрипел кровавой слюной. Но и он через минуту затих. У него была сломана шея.
