– Может, так оно и есть…
4
Проснулся Гришка как всегда рано. Мудрая привычка «топтать рассвет» волной взрывного адреналина ударила охотнику в голову: «Подъем! Весь зверь на ногах, один ты спишь!» Он открыл глаза, посмотрел в высокий потолок, вспомнил, что находится дома, а не в избушке, можно поваляться на мягкой кровати, но кровь не позволила. Горячие потоки побежали по телу, прогоняя сон, призывали плоть к движению.
Григорий пружинисто поднялся на постели, опустил ноги на пол, посмотрел по сторонам. За светлым окном – занавески тихого рассвета. В избе мягко, тепло, уютно.
Он вскочил на жилистые ноги, прошел по комнатам, толкнул дверь, босой вышел на крыльцо. Невидимое солнце покрасило вершины гор цветом жарков
[15]
: солнце встает. Прохладный воздух дохнул заледеневшим настом, распустившейся вербой, свежей водой из протаявшей полыньи. Длинные сосульки с крыши напомнили ему о прошедшей зиме. Заваленные спрессованным снегом, покосившиеся, пустые пригоны для скота на минуту остудили радость зарождающегося дня воспоминаниями. Гришка отвернулся к реке, послушал противоположный хребет. Где-то далеко, назначая глухариный ток, заквохтала капалуха. В колком ельнике отрадно трещали дрозды. Перебивая журчание стремнины, над прозрачной водой Казыра гонялись юркие оляпки. Гришка потянулся руками до хруста медвежьих суставов, вверх, в стороны, втянул полной грудью воздух, на выдохе гаркнул что есть силы:
– Эх, ты!.. Хорошо-то как!..
– Нудыть… и мне хорошо! – ответило эхо.
– Кто ты? – замер взъерошенной бородой Гришка.
– Так я, кто же боле… – донеслось из-за угла дома.
– Егорка, ты ли? – поднял правое ухо охотник.
– Я, боле нет никого…
– Что так рано рыкаешь?
– Дык, как рано? Вон, уже все собаки по насту давно в тайгу ушли, пора и нам вставать… – был ответ соседа.
Гришка, как был, босиком, в грязных шароварах, теплой рубахе, не повернувшись, чтобы закрыть дверь, шагнул по тропинке к воротам, да на улицу. Навстречу ему Егор Подольский шагает. На груди распахнутая телогрейка, короткие, не по росту, штаны до колен. На ногах, дыроватые валенки, большие пальцы о промерзший снег брякают. Вышел сосед на двор на минутку, да грех с Гришкой не поздороваться.
Встретились соседи, поприветствовали друг друга:
– Здоров живешь!
– И тебе туда же!..
– Как ночевалось?
– Дык, сильно душно… у костра лучше, – зевнул Гришка, – во рту сушит…
– Что так? – равнодушно спросил Егорка, переминаясь с ноги на ногу.
– Вчера у Мурзиных заседал… – тепло поведал другу Гришка и улыбнулся, – ребятишки опять на нартах привезли. Сам понимаешь, почему… – и потянулся в карман за деньгами, – к Агею, что ли, в лавку сходить?..
– Дык, можно и сходить… барыши на шкалик есть…
– И у меня есть! – разбирая ворох скомканных бумажек, улыбнулся Гришка. – Сегодня еще погуляем, а завтра – хватит!.. Пора в тайгу собираться.
– Ну, если хватит, так и ладно. А заседать ко мне пойдем, у меня Наталья пироги печет…
Не сговариваясь, мужики молча пошли вдоль забора по улице. Егор в дыроватых валенках. Гришка, как есть, босиком. Зачем тапочки одевать? Тут недалеко…
Сбоку откуда ни возьмись вырос Мишка Плотников. Сосед в нижнем белье. На теле кальсоны да майка. На голове задвинутая на затылок драная, похожая на коровью лепеху заячья шапка. На ногах валенки по колено. Отпросившись из объятий сдобной супруги во двор по нужде, Мишка, кстати, увидел товарищей по крови, сообразил, куда они направляются, тут же присоединился рядом:
– К Агею?.. Я с вами!..
Гришка и Егорка разошлись в стороны, пустили смышленого соседа между собой, чтобы крикливая Матрена, Мишкина жена, не сразу заметила исчезновение проворного мужа. И вовремя! Сзади громко треснула дверь Мишкиной избы, а за ним закудахтал тревожный голос Матрены:
– Мишка, сыч, и где ты?..
– И что ей от меня надо? – приседая в коленях, прибавляя шаг, побелел лицом Мишка. – Ну ить как есть всю ноченьку рядом проспал, мужнин долг исполнял! Так ить хочет еще утром душу вытряхнуть…
Все трое прибавили шагу, свернули за угол. Вон, прямо, небольшая, приземистая избенка с закрытыми изнутри ставнями, лавка Агея. Рядом с лавкой, на завалинке, Чигирька сидит, в редкую бороденку плачет, хмель по лицу размазывает. Любит и хочет хакас выпить, да денег нет, бабка не дает, по причине той, что он всех соболей после сезона за две недели спустил. Как примет Чигирька стакан на душу, любит жену свою за космы по избе таскать. А если где с православными к столу присел, так все на свете расскажет за стакан водки! Нет у коренного хакаса, представителя малых народов, чувства меры в восприятии спиртного. Будет пить до тех пор, пока наливать будут. А если хозяин добрый, может в долг на два года вперед нагулять в беспамятстве.
Подошли мужички-охотнички к хакасу, участливо спросили:
– Здоров ли живешь, Чигирька, по какой причине двери заведения оплакиваешь?
– Так вот не дает, слодей, вина!.. – грубо хлопнул по ставням хмельной Чигирька и загремел на всю улицу: – Акей! Кристом Боком прошу: дай чарку! Деньки потом отдам… у меня пила карошая есть, новая… Борька Кирпичников говорил купить, сегодня продам, деньги принесу! Зачем мне в тайге пила? Топор есть…
– Не дам! – глухо зарычал в ответ хозяин лавки. – Бабка твоя ночью прибегала, обещала керосином лавку облить и запалить! Мне это надо? Вдруг и правда пожар устроит?
– Да ты что, Акейка? – взмолился хакас. – У бабки керосина нет! Всю зиму лучины ношом ресала… – едва не плачет Чигирька. – Душа горит, все горит, больно весте… нутри плохо, голова кружится!..
Мужикам все понятно. Засмеялись охотники не потому, что Чигирька смешной, а оттого, какую проблему не может разрешить. Для Гришки и Егора все просто. Любой из них, кто захочет, может из Агея душу вытрясти, если надо будет. В долг взять у купца проще простого. Ну а за деньги товар прикупить в метель и мороз, ночью и днем – всегда пожалуйста! Потому что промышленники для Агея – желанные гости!
Ударил Егор кулачищем в ставни, едва творило не выбил, слышно, как с другой стороны петли жалобно запищали:
– Открывай, хозяин!.. Я пришел!
Этого знака будто ждали. Изнутри звякнула щеколда, дверь лавки широко распахнулась. В узком окне нарисовалась круглая, засаленная физиономия Агея. Недовольный взгляд заменила лощеная улыбка, довольная приходу покупателей:
– Доброго вам утречка, Егор Варфоломеевич! И вам, Григорий Николаевич желаю здравствовать! О! Кого я вижу!.. Михаил Иваныч… пошто без портков? Никак разлюбезная супруга ваша из дома не выпускала?
