– Что же теперь? Воронка жалко, кто его кормить будет? К весне все одно сдохнет…
– Это так… братья Петровы умеют лишь вожжами крутить. А как литовку точить, это уже не для них, – задумчиво, тяжело проговорил Егор и высказал свое мнение. – Наверно, правильно ты делаешь, что бежишь к Маркелу в тайгу. С Ванькой у тебя все одно жизни не будет, рано или поздно загонит он тебя в гроб. Да и всей семье вашей, так или иначе сошлют… Это он так, для порядка, уши Николаю замасливает. Что вот, как женюсь, и вам хорошо будет. Нет, Таня, не будет хорошо. Мягко стелет, жестко спать. Жадный ворон много раз клюет. Хочешь узнать человека, дай ему власть. Дали Ваньке власть – он показал себя. Был простым чалдоном, стал зарвавшимся бароном. Думаешь, доверили Советы ему права, окажись рядом нормальный, соображающий мужик? Нет. Просто оказалось так, что идти в нашем поселке в комиссары некому, вот его и поставили. Однако думаю, как долго будет самоуправство чинить, дознаются там, в уезде, по головке не погладят. Иначе, что это за власть такая, народная?! Где это видано, чтобы девку силком замуж тащили, да еще на седло спорили? – усмехнулся. – Сдается мне, тут Ванька сразу несколько зайцев убить хочет: в твоем лице иметь жену, домработницу, прачку, служанку и прочие виды услуг. А от Николая – всегда сытое брюхо, потому как у вас в семье лодырей нет… А придет время, спросят с него, а он от вас отречется, я не я, и лошадь не моя.
– Откуда ты все, дядька Егор, знаешь? – с глазами, полными слез и удивления, спросила Татьяна.
– Я что, в прошлом году родился? У нас, такой же случай под Суздалью в восемнадцатом году был. Один ухарь, под шумок, себя на селе комиссаром возомнил, так сказать, власть в свои руки взял. Что получше, к себе в дом тащил, скотину продавал, зерно выгребал, девок портил. В общем, пока полная неразбериха была, успел напакостить.
– А потом что?
– Потом? Настоящие комиссары узнали, приехали разбираться. Ухарь тот, узнал как-то, убег через окошко, да мужики за околицей поймали… притащили. Суд был тут же, в деревне. В город не водили, времена не те: расстреляли на площади перед всеми.
– Ты хочешь сказать, что Ванька тоже своевольничает?
– А то как назвать? Выгреб зерно у староверов, свалил в амбар, пшеница горит, а он и ухом не ведет: самогонку гонит, зерно на спирт в городе меняет. Вон, сколько телят закололи да сожрали? Косилки видела, ржавеют в ограде? А мужики руками косят… нет, придет время, не за горами, сметут Ваньку, накажут! А ты, Танюшка, беги, пока не поздно, правильно решила!..
…Вечером, когда над западным перевалом растворилась слабая полоска зари, Таня осторожно прошла к сельсовету. Как и днем, ее встретили настежь распахнутые ворота: бери что хочешь, кого хочешь, никому ничего не надо. Может, так и надо было сделать, под покровом ночи растащить сельхозтехнику, перегнать реквизированных лошадей, вывезти гниющее зерно, да только не таков характер таежного мужика. Нельзя брать чужое, даже если это свое. Раз у Ваньки в ограде лежит, значит, как в тайге на лабазе. Ванька знает это, потому и беспечен в охране имущества. Если вдруг кто-то сегодня что-то украдет, завтра будет известно, есть в поселке свои уши да глаза.
В трех окнах дома горит свет. На кухне бродит Ванькина мать, Марфа Пыхтуга. Ванька и братья заседают в зале. На столе бутылка, стаканы, какая-то снедь на закуску. От папирос дым столбом! Через двойные рамы плохо слышно, о чем говорят братья Петровы, наверно, обсуждают план захвата белогвардейского офицера. Однако на довольной роже Ваньки явно написано, что за положительный успех операции (в этом из братьев никто не сомневался) он рассчитывает получить орден Красного Знамени.
Таня осторожно прошла к пригону. Старый, цепной пес Тришка вылез из-под навеса, хотел взбрехнуть, да узнал знакомый запах. Добрый сторож знает Таню давно, с детства. С незапамятных времен поселковые ребятишки и дети купца Сотникова имели общие интересы: купались, ловили рыбу, ходили в тайгу за орехом и ягодами. Добродушный купец общение своих отпрысков с поселковыми детьми не пресекал, наоборот, приветствовал, считая, что классовая дружба будет иметь только положительный результат. Будущий делопроизводитель должен хорошо знать свои корни, окружающих людей, относиться к ним с должным уважением. Сотников считал, что характер мудрости закладывается именно здесь, в глубинке, поэтому на все лето привозил сына и дочь сюда, в таежный поселок. Дети купца, ровесники Тани, погодки Гриша и Маша, проводили три месяца подобно перелетным ласточкам. Вольной ватагой все бродили по горам, пропитывались запахом дыма, зацепившись о что-то, рвали на себе одежду, бесцеремонно пачкались в грязи, угоняли у деда Трапезникова лодку и были бесконечно счастливы пойманной на реке рыбкой. В тех походах с детьми постоянно присутствовал тогда еще молодой, игривый пес Тришка. Благодарный кобель навсегда запомнил добрые руки Тани, как она делилась с ним сухариком, картошкой, гладила лопоухую голову или прижимала к себе прохладным вечером.
К настоящему времени, безвозвратно одряхлев, Тришка служил новым хозяевам. Теперь его уже не спускали с цепи на волю, заставляя караулить народное имущество. В благодарность за верную охрану Тришка получал пинки, да жалкие объедки со стола. Вспоминая счастливые годы, забившись от тяжелого сапога братьев Петровых под настил, Тришка молча плакал о прошедшей жизни. Где теперь строгий, но справедливый купец Сотников? Где добрые, отзывчивые дети? Где ласковая, приветливая хозяйка дома Клавдия, всегда угощавшая его вкусной косточкой от наваристых щей? Коварная память – как жало клеща, никогда не отпустит сознание от добрых воспоминаний. У животных это чувство развито более остро. Бывает, преданное человеку животное, потеряв хозяина, умирает от тоски.
Почувствовал Тришка Таню, закрутил хвостом, заскулил радостные признания. Девушка подошла к нему, присела, как это было когда-то, ласково прижала к себе, некоторое время молчала. Он ответил ей тем же, лизнул в лицо, дрожа от волнения, замер от дружеского прикосновения. Так продолжалось около минуты. В пригоне тяжело вздохнул конь. Воронок тоже почувствовал знакомый запах, насторожился.
Таня прошла дальше, нашла коня привязанным за уздечку к коновязи, под седлом. Пребывая в шумном застолье с братьями, Ванька забыл про Воронка, оставив его на ночь без корма в ограниченном пространстве в путах амуниции.
Осторожно ступая в грязи, Таня отвязала Воронка, повела его за собой. Тришка жалобно заскулил: я тоже хочу на волю! Девушка подошла к нему, расстегнула ошейник, дав собаке свободу. Довольный Тришка побежал рядом с ними.
За поскотиной Таню ждал Егор Подольский. Он помог девушке привязать какие-то вещи, еще раз рассказал дорогу, посадил в седло:
– Как там, по-вашему? В добрый путь шествовать?
– Так, – с улыбкой ответила Таня. – Спасибо!
– Ну, тогда с Богом! – и легонько хлопнул Воронка по крупу.
Осторожно ступая, конь плавно понес свою хозяйку на спине в темноту ночи. Тришка побежал за ними, но скоро вернулся назад. Старый пес виновато опустил хвост, склонил голову.
– А ты что же не идешь с ними? – спросил Егор.
