– Но там же дальше! – попытался возразить Егор.
– Зато тут дорога лучше… по белогорью, да тропой, быстрее будет. Я так всегда назад домой возвращаюсь.
Егор равнодушно пожал плечами: «Как скажешь! Поехали!»
9
Дня не проходит, чтобы Софья за озеро не вышла. Едва начинает солнце на вершину старого кедра садиться, девушка незаметно уходит из дома своей тропинкой в лес. По берегу озера, к заимке идет добрая, натоптанная копытами лошадей, оленей, ногами людей дорожка, но Софья ходит отдельно от всех, между высокоствольными деревьями, кустами и колодинами. Никто из семьи не знает о ее тропке. Даже вездесущий следопыт Маркел, знающий в округе каждую кочку, наблюдая, как Софья исчезает в тайге, в испуге осеняет себя крестом: «Ушла как в воду канула!..»
Сколько лет ходит Софья своей тропинкой, знает только ветер да деревья. Может, все началось с того дня, когда она поняла, что жизнь отнеслась к ней строго. Люди смотрели на нее в страхе, родные и близкие – с сожалением. Братья молча игнорировали ее присутствие. Некогда близкие сестры вышли замуж за единоверцев, отдалились и стали чужими. Давно выплаканы все слезы. Где-то глубоко в душе засохло горе. Лучшей подругой и спутницей в жизни Софьи стало постылое одиночество.
Несколько лет назад на заимку в гости верхом на лошади приезжала бабка Варвара Мурзина. Поддерживая родословные связи, смелая старушка иногда посещала Погорельцевых одна, невзирая на расстояние и возможные препятствия. Дикого зверя бабка не боялась – «Бог знает, кого хранить, а кого в ад пустит!» – в свои почтенные годы с лошадью управлялась с завидным упорством. Единственной бедой бабки Варвары была забота о муже, чтобы тот, «хрящ окаянный, не напился с неверными в ее отсутствие». Пребывая в гостях, старушка всегда тяжело вздыхала: «Нет ничего страшнее слепоты, паралича да одиночества!» Долгое время Софья не придавала ее словам особого значения, а в один из вечеров, поняла, что эти слова бабка Варвара говорила ей.
Дикая тропинка Софьи проходит неподалеку, параллельно дорожке, идущей вдоль озера. Когда девушка идет по ней, ей хорошо слышно, а местами видно, что происходит на берегу водоема, в то время как она остается невидимой для других. Софья всегда ходит в одном направлении, вдоль озера, вверх по займищу. Эту дорогу она выбрала специально. Там, за границей густого кедрача и ельника, есть небольшая горка с площадкой. С небольшой возвышенности хорошо видно половину озера, большую поляну перед заимкой, крышу дома, лес за речкой, далекие горы на западе. А еще с площадки далеко просматривается Тропа бабьих слез. Иногда Софья видит на тропе диких животных, путников, таежников, случайно или намеренно оказавшихся в этих краях. Люди летом здесь появляются часто. Нередко на тропе можно увидеть бредущего медведя и не удивиться его присутствию. И обрадоваться живой душе, из последних сил старающейся дойти до человеческого жилья.
В последние дни Софья ходит на пригорок ежедневно. Матушка Мария Яковлевна тяжело вздыхает ей вслед, – «Зачастила!..» – как будто знает причину поведения дочери, но никому ничего не говорит. Софью угнетает свое состояние. Она догадывается, о чем думает мама, но пока что боится поговорить с ней.
К назначенному часу Софья старается справиться с возложенной работой, бежит по своей тропке, боясь опоздать. Несколько часов бесполезного ожидания, до вечерней молитвы, опять несут тоску и грусть, в которой бьется яркий лучик надежды: может, завтра…
Год назад, ранней весной, в марте, Мария Яковлевна отправила Софью за рябиной:
– Сходи, дочка, поищи мерзлых ягод… может, где есть, птицы не поклевали… десны болят… надо бы отвар испить.
Девушку не надо долго упрашивать, встала на широкие, камусные лыжи отца, пошла потихонечку вдоль озера. Софья знала, что сейчас рябину можно найти в лучшем случае на старой гари, за озером, вверх по реке.
Идти пришлось долго. Высокое, ласковое, весеннее солнце подогрело воздух. На лыжи стал налипать снег. Софье приходилось часто останавливаться, чтобы сбить палкой налипшие куски мокрого, зимнего покрывала. До старой гари девушка шла долго, еще дольше искала остатки рябины и только лишь под вечер, когда солнце упало за плоский перевал, уставшая и голодная Софья вышла назад, на свою лыжню.
Думая о чем-то своем, негромко разговаривая с собой, считая, что здесь она одна, девушка едва не лишилась чувств, когда вдруг услышала рядом грубый, мужской голос:
– Здравствуй живешь! А я думаю, кто это тут по гари стук да стук?!
Софья так и стояла, испуганная, с приоткрытым ртом, выронив на снег гроздья рябины, забыв закрыть платком от человека изуродованную половину лица. Он неторопливо поднялся с нарт, шагнул вперед, наклонился, поднял алые гроздья ягод, подал ей. Она спонтанно взяла их, но так и осталась стоять, плохо соображая, кто перед ней. Он улыбнулся, над короткой бородой образовалась добрая, приветливая улыбка, и это приободрило ее. Она упокоилась, собралась с силами и тут вдруг вспомнила про свое лицо, хотела закрыть его, но он остановил ее:
– Не надо, не закрывай… нежли я не видел?.. Что есть, то есть… Лучше вон помоги нарты до заимки дотащить!
Наконец убедившись, что перед ней хороший человек, а не бродяга, Софья засуетилась, не зная, что делать, схватила лямку, перекинула через плечо, потянула, но он остановил ее:
– Так дело не пойдет! Лучше давай я потяну, а ты сзади стягом помогай. Рябину-то, вон, на нарты положи…
Она сделала так, как он просил: зашла сзади, уперлась телом в палку, стала толкать тяжелые нарты. Он потянул – дело пошло! Нарты поехали.
Через некоторое расстояние он остановился, дал ей передохнуть:
– Не торопись, тут уж недалеко осталось! А я вот третий день, как волок тащу… зверя добыл, рыба да соболя, – объясняя ситуацию, рассказывал охотник. – А сегодня вот, в квашню попал: солнце снег подогрело, идти нет мочи. Хотел встать на день, да, думаю, до заимки дойду-таки… – и уже ей: – А ты сильная! Смотри, как вдвоем быстро дело получается!
Прошли еще немного. Вот уже дым чувствуется, но остановились, так он захотел.
– А ведь я тебя знаю, – вдруг сказал он, посмотрев на нее. – Ты Софья Погорельцева, дочь Фомы!
– То что я меченая, это не значит, что ты должен меня знать, – наконец-то за все время ответила девушка и, нахмурившись, прикрыла лицо платком.
– Что ты?.. Я не то хотел сказать… при чем здесь твое состояние? Главное в человеке – душа и сердце! В них вся красота! Вот ты согласилась мне помочь, значит, есть в твоем сердце доброта и отзывчивость. Другая, может, убежала, бросила… а ты, нет, вот со мной мучаешься…
Первый раз за все время общения Софья посмотрела на него удивленно: слова какие говорит, непонятные…
Взяли разом, протащили нарты еще. Вон уже дом видно, собаки навстречу бегут. Софья подала голос, Ингур и Айба узнали, закрутились рядом, стали чихать, потом побежали назад.
– А ты и впрямь хорошая, смотри, как тебя собаки любят! – сказал он. – Не каждая собака у ног хозяина от радости чихает!..
